Я через ветер родину мою
Воспринимаю сердцем, духом, телом.
Он мне поёт и я ему пою,
Мы одиноки в мире опустелом.
Наверно я без родины умру,
Умру без родины любимой и знакомой,
И так же будут избы на ветру
Кивать прохожим жухлою соломой.
А может быть, соломы больше нет,
И избы кроют там железом, толем,
Что ж мне шуршать соломой прежних лет
Над жизненным, давно прожи́тым полем?
И родина как будто бы не та,
Расцветает ли это иль другое что-то, —
Не видя самому так не сказать спроста
По сведеньям газетного отчёта.
Один кричит, что всё — тюрьма и план,
Другой вещает: всё у них чудесно,
Но дальше этих толстых личных стен
Им ничего, конечно, не известно.
Нет, ты пойми сквозь толщину стены
Сердца́ людей, их радости, несчастья,
А не смотри на них со стороны,
Как лютый враг иль верный соучастник.
И для меня совсем не в том вопрос, —
Не в тракторе, соломе или тесте, —
А так же ли народ душою прост,
И так же ли в душе он правду носит?
Я рад, что там какой-нибудь Сысой
Постиг прогресс и, прежнему на смену,
На луг выходит утром не с косой,
А паровой машиной косить сено.
Но разве лишь в машине вся беда?
Мне наплевать на все сенокосилки,
Машинами ли живы мы всегда,
И в них ли скрыты счастья предпосылки?
Я только ветру верю одному,
Когда ко мне он с севера подует,
И только ветер сердцу моему
Поёт о том, что родину волнует…
А он поёт, поёт и говорит,
Что на Руси, минуя все колхозы,
Неугасимый вечный свет горит,
И зреет рожь и расцветают розы…
Не волей тех, кто взялся на Руси вести
В наморднике к марксистским идеалам,
А потому, что Русь должна цвести
И им, и нам, великим, или малым.
И я скажу: мне вовсе дела нет,
Кто в церковь ходит, юноши ль, старушки,
Мне важно то, что больше сотни лет
Там жив поэт, что носит имя Пушкин.
Мы в Телеграм