Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налёте.
Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.
И во всём этом мире
До конца его дней —
Ни петлички, ни лычки
С гимнастёрки моей.
Я — где корни слепые
Ищут ко́рма во тьме;
Я — где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.
Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
Где — травинку к травинке —
Речка травы прядёт,
Там, куда на поминки
Даже мать не придёт.
Летом горького года
Я убит. Для меня —
Ни известий, ни сводок
После этого дня.
Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю —
Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?..
Этот месяц был страшен.
Было всё на кону.
Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колёсами
К Волге вырвался он?
Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мёртвому, — как?
И у мёртвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за Родину пали,
Но она — спасена.
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.
Мы — что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память —
Кто завидует ей?
Нашим прахом по праву
Овладел чернозём.
Наша вечная слава —
Невесёлый резон.
Нам свои боевые
Не носить ордена́.
Вам всё это, живые.
Нам — отрада одна,
Что недаром боролись
Мы за Родину-Мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мёртвых проклятье —
Эта кара страшна.
Это грозное право
Нам навеки дано,
И за нами оно —
Это горькое право.
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Все́м, что было потом,
Смерть меня обделила.
Все́м, что, может, давно
Вам привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.
Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За неё умирали.
И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.
Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, —
Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить…
Та черта́ глубины,
За которой вставало
Из-за вашей спины
Пламя кузниц Урала.
И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы,
И Смоленск уже взят?
И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?
Может быть… Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мёртвые, павшие
Хоть бы плакать могли!
Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.
О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!
В нём, том счастье, безспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.
Наше всё! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Всё отдав, не оставили
Ничего при себе.
Всё на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрёк
Этот голос наш мыслимый.
Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, —
Были мы наравне.
И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,
Чтоб за дело святое,
За Советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.
Я убит подо Ржевом,
Тот — ещё под Москвой…
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!
В городах миллионных,
В сёлах, дома — в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?
Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу…
Я вам жизнь завещаю —
Что я больше могу?
Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.
Горевать — горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать — не хвастливо
В час победы самой.
И беречь её свято,
Братья, — счастье своё, —
В память воина-брата,
Что погиб за неё.
Мы в Телеграм