Я посетил в Румынии собор,
Там полушёпот в Небеса несётся.
И вот живёт легенда до сих пор,
Какой ценою Красота даётся.
Итак, преданье старины седой,
Поведанное на чужой сторонке…
Жил-был храмостроитель молодой,
Имел жену, но не имел ребёнка.
(Любовь себя не мыслит без плода,
Она не может самозатвориться.)
Не всё кручина — отошла беда,
С женой случилось, что должно случиться.
Под сердцем — сердце. Ожило гнездо.
Но радость радостью — не ждёт работа.
(Благословен Всевышний и за то,
Что мы не знаем, что за поворотом).
Причин особых не было грустить.
Храм на виду, отлучка — не разлука.
Хозяйки приходили навестить
И приносили ястие супругам.
Растёт строение — душа поёт.
Храм — чудо света, миру загляденье.
Видать конец. Но за ночь рухнул свод.
Опять возводят. И опять крушенье!
Что за напасти? Если бы постичь!
Все́ приуныли, опустили плечи.
И порешили в жертву принести
Того, кто первым явится навстречу.
И мастер наш, предчувствуя беду,
Не смежив око, вышел на рассвете.
И видит он — жена несёт еду.
И поднял руки, заклиная ветер.
— Не допусти! — кричит, — не допусти!
Померкло солнце, тучи стрелы ловят.
И дождь, и громы не дают пройти.
И снег, и смерч, — да кто же остановит!
Любовь, увы, не ведает преград!
Он почернел, окаменел на месте.
Вот и она. Но он отводит взгляд.
— Аль заболел, или худые вести?
— Нет, ничего… Ну что ж… пойдём со мной.
Жена слагает лёгкую поклажу,
Спешит за ним. — Куда идём, родной?
— Пойдём, душа, куда Господь укажет.
И в той стене замуровал двоих.
И новый свод уже не обвалился…
(Тут голос у рассказчицы затих,
И переводчик тоже прослезился).
Почудилось — растаял женский крик,
Паломники мои перекрестились…
Потом мы осмотрели всё внутри
И Красоте, и жертве подивились.
Но сами? Красотою ли живём?
Или всегда своё ничто возносим?
Какую цену Красоте даём?
Какую жертву Красоте приносим?
Сияние Её — не по словам.
Что можем дать, когда в душе разруха?
По нашей жертве отмеряют нам,
И потому — ни Красоты, ни Духа!