Этой тусклой безснежной порою осеннею
в нашей смуте сплошной
Говорите со мной, Александр Моисеевич,
Говорите со мной.
Говорите со мной. Мы стоим оглушённые
невозможной войной,
неизбывной виной будто припорошённые.
Говорите со мной.
Где ваш голос, во мраке так долго метавшийся
искрой дальних костров?
Я боюсь, этот вечер — последний оставшийся
из пяти вечеров.
Наши песенки, книжечки наши отважные,
наша пылкая речь
не сумели сберечь что-то самое важное,
не сумели сберечь.
Как сырой хлеб разломана надвое родина.
Всё одно — пропадём.
Моя родина — та, где мы вместе с Володиным
по Пушкарской идём.
По Пушкарской идём — мимо серого скверика,
временам вопреки,
по кривой мостовой, как по стылому берегу
той последней реки,
где печальная лодка — невзрачная щепочка —
по причалу стучит.
Поправляет Володин нелепую кепочку.
И молчит. И молчит.
Исчезает в потьме — пасмурный и рассеянный —
свет короткого дня.
Вы простите меня, Александр Моисеевич,
Вы простите меня.