Чёрное и белое (Алёна Маслакова)

ЦВЕТ СЕРЫЙ. БЕССОБАЧЬЕ

Не так давно тёплой предмайской ночью мы вновь остались без собаки.

Не проходит дня, чтобы мы с сыном не предложили друг другу вернуться к нормальному состоянию посредством приобретения собаки. Но мы работаем — каждый в трёх местах. Приходим домой поздно ночью. А щенка воспитывать ничуть не проще, чем ребёнка, только чуть быстрее — года вполне хватает. Но на этот год нам нужен декретный отпуск. А кто ж его даст? Неужели ждать, когда я выйду на пенсию? Нет, несколько лет — это слишком долго! И я жду чуда. Мне кажется, что-нибудь случится такое, что позволит мне вернуться к себе. Может, ради собаки пойти в докторантуру? Решиться на это гораздо легче, чем на замужество. Только нужно заранее написать докторскую, чтобы весь срок докторантуры посвятить щенку.

А пока я снова мечтаю о собаке. Конечно, о ньюфаундленде. Об огромной ласковой чёрной собаке с баскервильским голосом. О собаке, благодаря которой я смогу в трудную минуту сказать себе: «Пёс с тобой»!

И на душе мгновенно потеплеет от прямого смысла этих слов. И серый бессобачный мир обретёт свои законные цвета.

* * *

Наверное, я чёрно-белый человек. Впрочем, об этом лучше судить окружающим, тем из них, кто видит мир так же, как я.

Во всяком случае, мне нравятся чёрно-белые люди. Конечно, внутренне чёрно-белые. Мне интересно с ними. Меня вдохновляет их бесконечное разнообразие и выразительность. Меня восхищает в них гармония лаконичной формы и бездонного содержания без малейшего выпендрёжа, без работы на зрителя. Это настоящие люди. Общаться с ними совсем не утомительно, как с разноцветными. Разноцветных людей я отстранённо изучаю. Наблюдаю за ними. Иногда — очень интересно. Но слишком ярко, пёстро общаться с ними для души. Вырви глаз. Точнее — вырви душу. Но это на мой вкус, разумеется.

Я предпочитаю разноцветным временам года бело-чёрную зиму. А разноцветному дню — чёрно-белую ночь. Наверное, полярная ночь на полгода и снега во все стороны до горизонта — идеальная модель окружающей меня среды… И окружающих меня четверга, пятницы, субботы, воскресенья, понедельника, вторника… В такой реальности всё несущественное дважды укрыто снегами и тьмой — белым и чёрным. Видно только самую суть. А всё остальное — не уничтожено, только скрыто до времени. Если понадобится, можно высветить фонариком, выкопать из-под снега или просто домыслить. В такой чёрно-белой картинке живут мои любимые стихи Мандельштама, Блока, Хлебникова. У такой реальности есть «тёмная звериная душа», которая ничего не навязывает нам, ничему не собирается нас научить, не слепит глаза ярким солнцем и не сбивает мысль множеством мелких цветных явлений. Эта рельность хороша своей отчуждённостью. Она, опять же по Мандельштаму, просто плывёт молодым дельфином по «седым пучинам мировым» и позволяет нам делать то же вместе с ней или отдельно. Такой мир толерантен — он допускает существование множества иных миров.

Изо всех возможных игр предпочитаю шахматы. Я люблю их за то же — за лаконичность и бесконечное многообразие. За строгость, за выявление во мне воли и чувства ответственности. За необходимость принимать необратимые решения. За молниеносное обращение одной из множества возможностей в действительность. За чувственно воспринимаемую концентрацию мысли. За то, что в них является суть вещей.

Очень люблю чёрно-белую музыку, её особое настроение. Такая музыка есть в любом жанре. Возьмём мой любимый джаз, например. Мне кажется, совершенно очевидно, как чёрно-бело звучит Дюк Эллингтон по сравнению с разноцветным Луи Армстронгом. В классической музыке масса цветных композиторов: Моцарт, Вивальди, Чайковский… Но все мои любимые творят чёрно-белую музыку — Бах, Бетховен, Шёнберг, Гершвин. Мне жизненно необходимы для жизни чёрно-белые мелодии The Beatles или The Rolling Stones. Я получаю удовольствие от цветных Queen и Pink Floyd. Но удовольствие — не жизненная необходимость. Точно так же я отношусь, скажем, к цветной музыке Limp Bizkit. Но я могу жить без неё. А без чёрно-белых мелодий Depeche Mode не могу — и пробовать не собираюсь.

Но сегодня я хотел поговорить о чёрно-белых картинках в кино и фотографии, на ТВ и в рекламе. Давайте начнём с самого начала.

Наша система зрения устроена так, что всегда работает в одном из двух возможных режимов: цветном или чёрно-белом. Когда света много — мы видим мир в цвете. Если же в поле нашего зрения нет ничего цветного или света недостаточно для того, чтобы видеть цвета, включается чёрно-белое ви́дение. Не случайно ночью все кошки серы. А множество детективов построено на том, что в сумерках красное становится чёрным, а голубое — белым. В наших глазах, конечно. Но этого вполне достаточно.

Есть множество знаний, которые приходят к нам из подсознания. Может быть, это тени наших предков шепчут нам что-то, пока мы спим в колыбели. Может быть, ангел-хранитель, стоящий за правым плечом, касается души. А может, включаются первобытные инстинкты. Но темнота для нас неразрывно связана с ощущением опасности. Поэтому, когда у человека работает чёрно-белая система зрения, у нас автоматически обостряются все чувства. Мы быстрее реагируем, лучше запоминаем происходящее, точнее оцениваем его. Мы внимательнее к деталям и, в особенности, к любому движению.

Чёрно-белая система визуального восприятия усложняет нашу задачу по идентификации окружающих нас предметов. Она провоцирует выброс адренАлёна в кровь, а значит — определённое возбуждение. Ещё лет тридцать назад психологи начали экспериментировать, возбуждая испытуемых то медикаментозными способами, то естественными. Каждый раз эксперименты показывали, что испытуемые в момент возбуждения готовы разделить любое чувство, которое подскажет им организатор эксперимента. Если кто-то рядом злится, это будет злость. Если радуется — радость. Если же кто-то внезапно влюбится, испытуемый тоже оглянется в поисках объекта любви. И девушки покажутся ему красавицами, и вид за окном вызовет массу эмоций.

Теперь представим, что мы занимаемся своими делами, а включённый телевизор выступает в качестве фона. Мы можем его не смотреть. Но если пойдёт чёрно-белый фильм или в рекламном блоке мелькнёт чёрно-белая реклама, мы непременно остановимся и невольно всмотримся в этот видеоряд. Вряд ли мы сумеем объяснить даже самим себе, что нас встревожило, взбудоражило, что в этом старом фильме так притягательно для нас. Всегда можно сослаться на ностальгию. На самом деле, причина — чисто физиологическая.

Если кто-нибудь рискнёт сделать чёрно-белый канал, его будут смотреть, что бы он ни транслировал. Включив на минутку, зритель задержится на час. Помните, как смотрели телевизор раньше, до появления цвета? Вы думаете, дело в том, что телевидение было новинкой? В том, что не было множества других занятий, существующих теперь? Или в том, что телевещание выдавалось нам дозированно? Да нет, эксперименты показывают, что чёрно-белый видеоряд мы смотрим гораздо внимательнее и дольше. Всё вокруг нас такое яркое и цветное — а тут вдруг чёрно-белая картинка.

Со всей ответственностью заявляю — нет ничего эффективнее чёрно-белой рекламы, конечно, если Вы не пытаетесь продать краски! Её непременно увидят и запомнят, не заметив двух десятков разноцветных роликов до и после.

Когда кинематограф был вынужденно чёрно-бел, людям хотелось цветной картинки. Они затрачивали массу времени и усилий, раскрашивая вручную каждый кадр. Но Вы обращали внимание на то, какие фильмы стали такой раскраской для взрослых серьёзных людей? Раскрашивали не любые фильмы, а только не слишком динамичные. Я имею в виду, разумеется, не сюжет, а монтаж. Скажем, «Унесённые ветром». А раскрасить классический фильм Дзиги Вертова «Человек с киноаппаратом» в принципе невозможно. Он и не мог бы состояться в цветном варианте. Но и сегодня по нему учат работать и операторов, и режиссёров во всём мире. Этому фильму не нужен цвет.

И теперь, когда и кино, и фотография, и телевидение сияют всеми цветами радуги, настоящие мастера то и дело сознательно уходят от цвета, априори предпочитая чёрно-белую картинку. Только мотивы этого ухода разные.

Большинство фотографов, пользующихся чёрно-белой техникой фотосъёмки, наивно считают, что так легче создать шедевр. По первому плану — очевидно, казалось бы. Работать с цветом в фотографии очень сложно. Цвет требует определённого (и по интенсивности, и по направлению) освещения. Чёрно-белая фотография имеет в своём распоряжении лишь чёрный, белый и все оттенки серого. Не сумел грамотно выставить свет, всегда можно сделать вид, что так и задумано. В чёрно-белой фотографии нет проблемы колористического решения кадра, нет фактора естественной утраты некоторых оттенков. Однако любой профессионал скажет Вам, что без цвета работать гораздо труднее. Почему?

Прежде всего, на первый план выходит проблема композиционного решения кадра. Грамотно построить композицию, выстроить чёрно-белый кадр, как храм, способен не каждый. Кроме того, мы теряем возможность создания настроения, атмосферы посредством цветового фона и акцентов. Того же эффекта нужно достигать теперь иными, менее очевидными, средствами. И, наконец, чёрно-белая съёмка во много раз увеличивает контрастность, а значит, обостряет выразительность изображения. Если кадр выстроен безупречно, это работает на Вас. Но так же ярко проступает и каждая Ваша ошибка, любая мелочь бросается в глаза. Соответственно — повышается ответственность автора фотографии. И Вам никогда не удастся пустить зрителю пыль в глаза. Только истинное мастерство привлечёт его внимание.

В фотографии чёрно-белая съёмка — это своего рода творческий экстрим:

без движения,
без музыки,
без цвета,
без слова
создать мир.

Всё равно что выйти на олимпийскую стометровку с мешком на ногах. Выйти — и победить.

Теперь о кино. В кино чёрно-белое решение существенно упрощает задачу автора. Во-первых, когда человек смотрит чёрно-белый фильм, особенно — в кинотеатре, он автоматически переходит в чёрно-белую, экстремальную систему визуального восприятия. То, что в кинозале темно, ускоряет и обостряет этот эффект. Выброс адренАлёна довершает дело — и всё, зрителя можно брать голыми руками. Не секрет, что кино обладает суггестивным эффектом. В данном случае — человек быстрее поддаётся внушению и острее сопереживает героям фильма. Не случайно, когда мы выходим из кинозала, посмотрев чёрно-белый фильм, какое-то время мы находимся как бы в тумане. Мир слишком ярок для нас, наше зрение ещё не успело перестроиться, адаптироваться, поэтому наше сознание притупляет краски, надевает на мир вуаль. Оглушительная яркость и многоцветье мира лишают его тонкости, выразительности, присущей тому чёрно-белому миру, в котором мы прожили не худшие пару часов своей жизни. Так что автор фильма выигрывает автоматически.

Конечно, если Ваш фильм строится на компьютерных эффектах, или Вам попросту нечего сказать зрителю, а нужно элементарно освоить спонсорский бюджет, чёрно-белое изображение Вам не подойдёт. Но мы же говорим не о суррогатах, а о кино как виде искусства.

Во-вторых, чёрно-белая съёмка снимает практически любые ограничения по монтажу. Вам не нужно ограничивать себя средствами внутрикадрового монтажа, не нужно десятки раз просчитывать длительность плана. Вы можете позволить себе самый смелый (и, скажем прямо) чрезвычайно эффектный и завораживающий зрителя прямой короткий вертикальный монтаж.

В третьих, динамичный по монтажу чёрно-белый фильм мгновенно втягивает зрителя в своеобразную игру по идентификации изображения. Угадал — не угадал, узнал — не узнал, успел — не успел. Такая игра на уровне подсознания обостряет интерес человека к предложенному ему видеоряду.

* * *

Давайте рассмотрим теперь обращение специалистов к чёрно-белому изображению на уровне мотивации.

В сфере телевидения — наше желание заставить зрителя смотреть телевизор. И только.

В сфере рекламы — возможность привлечь внимание зрителя и вынудить его запомнить наш ролик. Та же мотивация работает и в создании чёрно-белых клипов.

В сфере кино — усиление суггестивного эффекта и достижение творческой свободы автора.

В сфере фотографии — попытка упростить себе жизнь для новичка. А для мастера — возможность создания новой реальности, испытание своих сил.

Я могу навскидку назвать десять мастеров фотографии, которые владеют чёрно-белой техникой фотосъёмки. Подумав, вспомню ещё человек пять. Наверное, их больше. Наверняка — больше. Но, в любом случае, таких профессионалов не так много.

Я бы не решился выставить свои чёрно-белые фотографии, хотя очень люблю эту технику. Я готов экспериментировать, но не готов впутывать в это дело зрителя. Я профессионал, но не суперпрофессионал. Я чёрно-белый человек и слишком хорошо знаю все возможности и опасности этого художественного поля. А вот в сфере кино, рекламы — я охотно снимаю и не стесняюсь выносить на суд зрителя свои чёрно-белые съёмки. То же с чёрно-белыми клипами. Тут я достаточно профессионален, чтобы использовать все возможности, чтобы огранить все чёрно-белые алмазы такого видеоряда.

Я приглашаю Вас во тьму…

ЕЖЕДНЕВНОЕ ЧУДО ПРОТИВОРЕЧИЯ

Война идёт ежеминутно, ежесекундно, без перемирий, без надежды на капитуляцию одной из сторон. Война идёт с переменным успехом. Вечно… Я, собственно, о борьбе ночи и дня. А Вы думали, о чём? Да, с тем же успехом, я могла бы так говорить о чём угодно.

Вот короткий момент равновесия сил — сумерки. Невесомые сумерки, заливающие мир синевой — не ночь и не день. Но ночь наступает. Она надвигается неотвратимо, и день отползает на запад, делает обходной маневр и коварно заходит с тыла. Собравшись с силами, он кидается в бой. Но ночь не хочет сдаваться. И снова краткий миг равновесия — тихий сиреневый предрассветный час. Покой? Видимость покоя. Как в схватке двух борцов, когда они лежат на ковре, сплетясь в одно огромное тело. Они неповижны, но они в борьбе. Просто у одного ещё хватает сил держаться, а у другого — чуть-чуть не хватает сил победить. И это самая ожесточённая борьба, какую мы можем себе представить. Наконец, уставшая ночь касается лопатками земли. И дворами, низинками отползает всё туда же, на запад. Чтобы повторить маневр соперника и зайти с тыла. И так продолжается всегда. Борьба ночи и дня, чёрного и белого.

Но нет ночи без дня и дня без ночи. Их борьба — условие существования. Каждое поражение — лишь повод для развития, для жизни, а значит, для новой победы. В японском языке понятия «кризис» и «возможность» обозначаются одним и тем же иероглифом. Единство и борьба противоположностей. Всеобщий закон диалектики.

Всё различное по сути, по внутренним тенденциям, развиваясь, стремится к тому, чтобы превратиться в противоположности. Ведь различие — это незрелая форма противоречия. И оно созревает… Зачем? Да только для того, чтобы мир существовал и дальше. Для того, чтобы в ожесточённой борьбе противоположностей, которую мы обычно называем противоречием, он обрел новые возможности для развития на новом витке спирали.

Так и живём.

Мир как динамическая саморазвивающаяся система. Сколько веков учёные искали источник этого непрерывного развития. Раз есть движение, должен быть и его источник, не правда ли? Пусть мир будет вечным двигателем, пусть его когда-то привёл в движение Бог или Большой Взрыв — кому как нравится. Но это не просто движение, а восхождение, развитие. Значит, внутренний источник этого естественного неуклонного движения должен быть. Теперь уже никто не сомневается — именно противоречия провоцируют мир на развитие. Противоречия, свойственные всему и всем.

Как же это происходит? Противоречие — это не что иное как взаимодействие противоположностей. «Чёрного» и «белого» в любой сфере, в любом воплощении. Но все мы с детства знаем, что воздействие одной силы на другую, если направления их движения противоположны, вызывает соответствующие изменения в обоих явлениях. Представим хоть машины, столкнувшиеся лоб в лоб, хоть встречу воздушных масс, рождающую ураган. Или наши ощущения, когда нам в равной степени хочется и похудеть, и торт съесть… В любом случае, противоречия меняют и роли обеих сторон, и то явление, которому они принадлежат — будь то хоть погода, хоть наша скромная личность. Значит, само по себе существование противоречий автоматически влечёт за собой движение, изменение, которое и становится развитием — ведь мир, как и мы, намерен продолжить своё существование.

Борьба противоположностей — явление абсолютное. Покой всегда относителен. Не покой, а видимость одна. «И вечный бой! Покой нам только снится…» Диалектиком был мой любимый Блок.

В этой борьбе противоположности ногут меняться местами и даже превращаться одна в другую — не могут только жить друг без друга. Если я говорю: «противоположность», — я должна добавить — чему. Иначе суждение не имеет смысла. Этот человек — полная противоположность. Кому? Мне? Вам? Своим родителям?

Когда-то мы ехали в троллейбусе с моим двухлетним ребёнком. Общительный мальчик беседовал с какой-то незнакомой старушкой. Она поинтересовалась, куда мы едем, и почему-то вдруг добавила:

— Только скажи мне правду, мальчик!

Сын глубоко задумался, а потом спросил:

— Тётя, скажите, пожалуйста, а что такое правда?

Вот с этой задачей проезжая тётя не справилась. Не нужно только думать, что мой сын был безнадёжным лгуном! Напротив, он ещё не догадывался, что можно сказать совсем не то, что думаешь. Его мысль и речь были ещё одним целым. А не ведая, что в мире есть ложь, он не имел в сознании и понятия правды. Без одной из противоположностей нет и второй. И правда не является правдой, пока её владелец не подозревает о возможности существования неправды. В этом случае вместо правды у него есть противоречие между понятным и непонятным. А значит — возможность развития. И в процессе этого развития у ребёнка однажды сформируются понятия правды и лжи. И тогда будет выбор — правду сказать или ложь? Будет возникать и способствовать его дальнейшему развитию противоречие между правдой и ложью.

Вы замечали, как часто понятия определяются через свою противоположность? Откройте словарь и убедитесь. Низменное — противоположность возвышенному. Безобразное как отсутствие совершенства. Не слишком корректный, на мой взгляд, способ определения понятий. Зато очевидный. Причём, обратите внимание, мы идём, в таком случае, от себя, любимых. От той из двух противоположностей, которая нам приятнее, нужнее в окружающей нас действительности. Нам же не придёт в голову определить совершенство как противоположность безобразному, а возвышенное как отсутствие низменного!

Гораздо корректнее и продуктивнее найти для двух противоположностей то явление, которое обеспечивает их единство или, если хотите, которому они принадлежат. Через него и определять понятия. Так ночь и день определяют обычно, исходя из понятия «сутки», противоположными сторонами которого они являются.

Так чёрное и белое определяются через понятие отражения света объектом восприятия. Насколько я помню из школьного курса физики, белое отражает весь свет, который на него попадает, все цвета. А чёрное — не отражает ничего. Поглощает весь попадающий на него свет. А нет света — нет и цветов. Так ведь? Не знаю, как Вам, а мне это нравится.

Я с детства не люблю зеркала. Какое-то ощущение бездонной ледяной пропасти — и я в ней… Какой бы нежный свет ни отразился в зеркале, с каким бы теплом мы ни подошли к нему — только лёд в ответ! Наверное, я нетипичная женщина — часто ни разу за день в зеркало не взгляну, ни дома, ни в универе. И причёсываюсь без зеркал — специально такую стрижку ношу. И не крашусь никогда. Ненавижу холод — в природе, в людях, в зеркалах… Я и не ношу ничего белого. Даже простыни предпочитаю цветные — на них мне теплее спать.

Я очень люблю чёрный цвет. Помню, ещё дошкольницей я рассаживала на скамеечке своих плюшевых зверей — собак, медведей, зайцев. Мы играли с ними, и звери нагревались на солнышке. Но только одна абсолютно чёрная собака становилась особенно тёплой, как живая. И долго-долго сохраняла это живое тепло. Казалось, частичка этого тепла оставалась в ней всегда. Я была абсолютно уверена — эта зверюшка теплее остальных и без солнца. Может быть, мне это только казалось? Но я всё ждала, что однажды она оживёт. Не ожила. Но, услышав однажды на уроке, как чёрное поглощает свет, я тут же вспомнила ту игрушку. Да, поглощает, но не безвозвратно, не эгоистично. Поглощает, чтобы отдать миру, отдать нам. Был обычный свет — неживой, никакой. А стало живое тепло.

Вот и люди — одни живые, всё «никакое» обращающие в тепло, а другие — как зеркала. Эти — не для меня, как бы ярко они ни блестели.

Чёрный цвет добрее и благороднее белого. Он не слепит глаза. На чёрном фоне любой цвет выглядит так чудесно! Какое благородство, какое самопожертвование — оттенять собой других… Но я отлично понимаю — не будь на свете ледяного белого, я ничего не знала бы о чёрном. Уже за одно это можно сказать ему спасибо.

Мир противоречив. Мир в целом, мир как единство, как универсум. Именно потому он так прекрасен, так выразителен, так целесообразен. Ведь развитая гармония априори предполагает противоречивость. Противоречивость как естественность. И что такое выразительность? Да та же противоречивость, игра контрастов! И что такое целесообразность? Да просто стремление к развитию, которое обусловлено противоречивостью мира. Все пять принципов эстетического освоения мира завязаны, таким образом, на его противоречивость: целостность, универсальность, гармоничность, целесообразность и выразительность. Вы видите все эти неотъемлемые свойства, все эти атрибуты мира? Значит, Ваш мир добр и прекрасен. А если не видите, поищите противоречия в себе и вокруг себя. Найдите и приручите их. Прекрасно только то, по отношению к чему мы свободны, что не пугает нас. Можно начать с белого и чёрного, дня и ночи, огня и воды, камня и воздуха. С самого простого, самого очевидного и доступного каждому.

Как противоречив, как прекрасен этот мир!

УМНЫЕ ВЕЩИ

В апреле моя студентка изменилась до неузнаваемости. Была смешная девочка-хиппи с зелёными волосами, вся обвешанная фенечками и другими хиппарскими прибамбасами. Впрочем, училась она великолепно, так что её эпатажный внешний вид никого не смущал. А тут вдруг — модная причёска естественного тёмно-русого цвета, моднючие костюмчики, высокие каблуки. Даже походка стала другой.

Как-то после занятий я спросила её, что с ней происходит. Тем более что успехи её в учёбе стали не столь впечатляющими, как пару месяцев назад.

— Понимаете, — сказала девочка, — мне подарили месяц назад дорогущий сотовый телефон.

— ?!

— Я не знаю, почему, но он всё изменил в моей жизни.

— Например?

— Например, я стала менее обязательной. Я уже не боюсь опоздать на встречу, меня не волнует, что меня будут ждать. Ведь я всегда могу позвонить и предупредить, что опаздываю. И значит, я как бы уже не обязана быть точной. Ну так же и с занятиями. Еду в библиотеку, тут кто-то звонит, и я сворачиваю пить пиво или к подружке. И вообще — если я в одном могу не напрягаться, то и в другом… Понимаете? Не нарочно, на уровне подсознания. Расслабилась что ли…

— А я, признаться, думала — это любовь.

— Ой, с этим так всё сложно! Вот мне подарили на день рождения этот телефон — такой крутой! И я же не могу сунуть его в драный рюкзак. Купила дамскую сумку. Ничего в неё не лезет, чёрт бы её побрал! А раз сумка, значит — взрослые сапоги. Ну и всё остальное — одежда, волосы, макияж. А потом смотрю на себя в зеркало и понимаю, что мне уже нужны рядом не хиппи, а мужик на мерсе. Думаете, это так просто? Ужас! Я уже боюсь этого телефона. Подружка увидела, как я SMS набираю, и говорит: «Ты его держишь, как ядовитую змею!» — а как ещё его держать? Вот видите, я уже курсовую вовремя не сдала, а теперь, того гляди, всю сессию завалю!

Она не завалила сессию, но нахватала кучу троек. И мужик появился, уж не знаю, на мерсе ли — я в машинах не разбираюсь. Только эта девочка теперь говорит: «Как же я ненавижу мужиков! Сволочи!» — неужели во всём виноват телефон?

Должна признаться, вещи не любят меня. И, чем вещь умнее, тем хуже она ко мне относится. Иногда, я думаю, они, эти умные вещи, откровенно глумятся надо мной. А потом с хохотом рассказывают друг другу, как они меня приложили.

Если я включаю видеомагнитофон на запись, он внезапно выключается. Пока я соображу, что к чему, пока включу систему, пока заново выставлю кассету, коварно отмотавшуюся назад, пока ещё раз нажму кнопку записи… Записать фильм с самого начала у меня просто нет шансов. А сын потом привычно вздохнёт: «Ну что же ты…».

Компьютер ни с того ни с сего начинает давать мне дурацкие, совершенно неприемлемые советы. Предлагает ставить запятые против всех возможных правил синтаксиса! Мои любимые тире и многоточия бесят его неописуемо. Ну стиль у меня такой! Пора бы привыкнуть! А как он цепляется к словам! На его взгляд, я то и дело использую жаргонные слова («фенечки», например, или «дурацкий»), и он укоризненно пишет: «Если Вы допускаете в Вашем тексте использование жаргонных слов…» Да! Допускаю! Не твоё дело! Иногда он, не придумав, к чему придраться, начинает поперёк моего текста объяснять мне значение слов, которые я прекрасно знаю с детства. Выпендриться хочет, не иначе — показать, какой он умный! Ещё он, наверняка умышленно, сбивает абзацы. И непрерывно подчёркивает что-нибудь в каждой строчке. Хотя бы точку в конце предложения (вот предыдущую точку, например, — что он предлагает вместо неё — непонятно). А вопиющей опечатки не видит в упор — тоже, думаю, умышленно. Обратите внимание — с сыном он ведёт себя куда более сдержанно и адекватно!

Однажды я ответила своей студентке на деловое письмо. Совершенно обычным нормальным способом набрала страничку текста. Вот только отправить это письмо по e-mail не удалось никому и никогда. На дискеты это письмо переписывалось, но ни на каком другом компьютере эти дискеты уже не открывались. Ни один специалист не смог сказать, в чём тут было дело. Всем было ужасно интересно, как я достигла такого беспрецедентного результата. Но я, честное слово, всё делала, как обычно! Кончилось тем, что я продиктовала мой текст сыну, и он, заново набрав его, спокойно отправил с той же самой техники.

И так всю жизнь! Ещё в детстве, лет девять мне было, дед посоветовал мне посмотреть по телевизору «Ночь перед Рождеством» по Гоголю, которого я очень любила. Фильм шёл часов в пять, когда дома никого не было. А надо сказать, что в те шестидесятые годы у нас был телевизор, привезённый дедом из-за границы, и работал он через трансформатор — огромный, жутко гудящий чёрный ящик, стоявший позади тумбочки с телевизором. И включался этот телевизор раз в год, в новогоднюю ночь. Уж не знаю, почему. Но для такого фильма можно было сделать исключение. Да и до нового года оставалось не больше недели.

Я очень хотела посмотреть этот фильм! Прибежала с катка на Патриарших, включила телевизор и уселась поудобнее. Минут десять я спокойно наслаждалась фильмом. Потом у меня защипало в носу, из глаз потекли слёзы, в горле запершило. Но мне было очень интересно. Ещё минут пять я смотрела уже в экстремальных условиях. А потом поняла, что в комнате полно дыма.

Пришлось разбираться, откуда дым. Оказалось, из трансформатора. Пока я нашла источник возгорания, пока подставила стул, чтобы с него, перегнувшись через тумбочку, достать этого гудящего монстра, он уже начал плавиться. Я всё же додумалась повыдёргивать все вилки из розетки и из него. Потом надела меховые варежки, открыла окно на лоджию и выкинула отвратительно воняющий трансформатор в снег. Раздалось громкое шипение, с лождии повалил дым пополам с паром. Варежки остались на трансформаторе. Практически, вплавились в него навечно. Я аккуратно закрыла окно и пошла к соседям смотреть фильм. В последний момент я поняла, что дед будет волноваться, надо написать ему записку, объяснить что-то. В стрессовой ситуации я почему-то забыла слово трансформатор. Поэтому записка вышла крайне странной: «Он расплавился с варежками. Ушла смотреть фильм». Я не могла сказать, куда ушла, ведь я же не знала, кто из соседей окажется дома.

Бедный дед! Он пришёл в пустую квартиру, полную дыма и какого-то отвратительного запаха, нашёл в прихожей загадочную записку и долго искал меня. То, что это всё случилось, когда я впервые в жизни сама включила телевизор, его совершенно не удивило. Впрочем, он ни секунды не сомневался, что я всё сделала правильно — и до возгорания электроприбора, и после. Я была послушной и аккуратной девочкой. Вот только техника меня ненавидела.

В лингафонном кабинете МГУ, где студенты реферативной языковой группы обязаны были заниматься ежедневно, все техники уже после первого месяца знали меня в лицо. Наверное, все студенты, вместе взятые, не ломают за год столько магнитофонов, сколько я — за пару недель! Бедные лингафонные сотрудники уже просто не отходили от меня, пристально глядя на мои руки. Я делала всё правильно! Но магнитофон всё равно ломался у них на глазах. Когда я сдала госэкзамен по языку, они перекрестились. А их начальник сказал: «Думаю, Вы ошиблись веком. Вам, с Вашей энергетикой, надо было бы родиться пораньше, когда никакой техники не было». Ну, разве что в первобытный период — там мне было бы нечего сломать.

Замки у меня не открываются и не закрываются. Молнии застревают или расходятся. Лампочки — мгновенно перегорают, а иногда и взрываются с чудовищной силой, разбивая осколками плафон. Удлинители бьются током. Фены и вентиляторы не включаются. Даже шариковые ручки то не пишут, то текут! Надо ли говорить, что я подметаю ковёр веником, стираю руками и вообще держусь от техники подальше.

Я отлично готовлю. Но прежняя электрическая плита в моих руках то и дело ломалась, а однажды чуть не убила меня. Новая — газовая — гораздо более покладиста. Стоит нажать кнопочку, она сама включает газ и выключает его, как только гаснет огонь. Вот только духовку я никак не могу научиться зажигать, так что пироги пеку только в присутствии сына, которого этот факт скорее радует, чем огорчает. Зато разжечь и заворожить костёр я могу в любую погоду. Чем бы я его ни кормила, он будет гореть ровно так, как я хочу. И готовлю я на костре ничуть не хуже, чем дома.

Я хорошо шью. Но электрическая швейная машинка ломалась с таким постоянством, что я отчаялась и выбросила её. А бабушкин «зингер» зажала бывшая жена брата. Так что я шью теперь руками. Всё, даже куртки и сумки. И никто не верит, что строчка ручная. Это, конечно, несколько медленнее. Но, если учесть все простои из-за поломки машинки, по сути, получается всё же быстрее.

Я отвратительно считаю. Но, если нужно что-то сосчитать, я делаю это на бумажке столбиком. Стоит мне взять калькулятор и десять раз подряд задать ему простейший пример, он предложит мне десять разных ответов. Проверено.

Это, конечно, справедливо. Ведь я сама не люблю вещи. И они, видимо, это чувствуют. Вот собак я нежно люблю. И они тоже любят меня. Да что собаки — любые звери относятся ко мне хорошо. Меня любит лес — в нём я всегда чувствую себя защищённой. А уж море как любит! Когда меня, двухлетнюю, смыло с пирса волной, я не утонула и даже не испугалась. Дедушка прыгнул за мной в костюме, в ботинках и при галстуке, а я уже сама плыла ему навстречу. С тех пор я плаваю, как рыба, не владея никакими стилями, но и никогда не уставая, не боясь никакого шторма. Я просто живу в море, как в собственной комнате. Не поверите — но меня ни разу не обожгла медуза и не цапнул клешнёй краб. Должно быть, они знают, как сильно я люблю их всех. Люблю всё живое. И оно отвечает мне взаимностью. И мои любимые города так милы со мной, наверное, как раз потому, что я считаю их живыми, люблю их, как людей и разговариваю с ними.

С вещами, пожалуй, тоже не так просто. Вот книги — они вещи или нет? Строго говоря, конечно, вещи — чувственно воспринимаемый результат человеческого труда. И уж точно не глупые. Другое дело, что я их вещами не считаю. Они для меня ручные и одушевлённые. Я их очень люблю, и они мне доверяют все свои секреты.

О! Поняла! Я не считаю вещами свои личные артефакты. Артефактами мы называем предметы, созданные людьми, и имеющие знаковое или символическое значение. Если они и вещи, то не дикие, а совершенно ручные. Вот и я не считаю вещами ручные предметы. Те, которые имеют лично для меня знаковое или символическое значение. Тогда неважно, кем они созданы. На следующем уровне я сама создала их для себя. Я одушевила их, придала им особый смысл и особое значение, неизвестные другим. Из материальных ценностей они превратились в духовные. Они напоминают мне о близких людях, которых эти предметы так или иначе представляют в моей жизни. Вот такие явления я люблю, только язык не поворачивается назвать их вещами. И они любят меня.

Так я люблю плюшевые игрушки, представляющие живых зверей у меня в квартире, где настоящим зверям было бы гораздо хуже, чем дома, в лесу.

Я люблю любые предметы, принадлежавшие когда-то моим предкам, какими бы бесполезными они ни казались теперь окружающим. Люблю всё, что дарят мне близкие люди, поскольку в их отсутствие эти предметы легко и естественно вызывают во мне их образы. И эти предметы тоже относятся ко мне хорошо.

Впрочем, все близкие, зная мои пристрастия, дарят мне если не игрушки, то книги, картины, а также видео и аудиокассеты. А эти предметы априори являются одушевлёнными для меня. Ведь они представляют массу хороших людей — писателей, художников, артистов, музыкантов, режиссёров, а заодно и героев этих произведений.

Думаю, мой сотовый телефончик по имени Сёма так мил со мной только потому, что мне подарил его сын. Не иначе — сын предварительно внушил Сёме, какую миссию ему предстоит выполнять. Рядом со словом «меню» в нём стоит имя сына. Мне достаточно нажать одну кнопочку, и телефон мгновенно соединит меня со служебным сотовым сына, с которым он не расстаётся ни днём, ни ночью. Причём, у него там всё устроено так, что мой звонок проходит даже тогда, когда на все остальные стоит блок. И сознание того, что в любую секунду я могу услышать его голос, греет меня. Я не злоупотребляю этой возможностью, он звонит мне чаще. Но то, что я могу это сделать в любое время, очень важно для меня.

К тому же сын, зная мои напряжённые отношения с техникой, установил на мой телефон упрощённую систему управления, как я называю её — «для идиотов». Практически всё, что мне нужно, делается нажатием одной из девяти кнопок. Одна кнопка вводит режим набора SMS, другая соединяет меня со «Службой спасения», третья — открывает мой баланс, четвёртая — настраивает будильник и так далее. Теперь все мои подруги просят, чтобы мой сын настроил их телефоны так же.

Окончательно Сёма покорил меня однажды морозным вечером, когда я, не чувствуя замёрзших рук, неуверенно ткнула пальцем в ещё малознакомый телефон, пытаясь дозвониться до сына. И Сёма, который тоже ещё привыкал ко мне, доверчиво написал на дисплее: «Позвонить сыну?», — чем невероятно растрогал меня. Мог ведь не догадываться, а просто проигнорировать моё неумелое прикосновение!

А ведь Сёма явно из разряда той самой нелюбимой и не любящей меня техники, причём, умной, а значит, особенно вредной. Но он одушевлённый представитель моего сына, как я могу не любить его? Да и ему по штату положено любить меня, какой бы бестолковой я ни была. Я уверена в нём. Я знаю, что он не подведёт меня, не станет издеваться или самоутверждаться за мой счёт.

Пообщавшись с телефончиком несколько месяцев, я пришла к выводу, что дело вовсе не в моей технико-разрушительной энергетике. Ведь Сёма-то не ломается (тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить)!

Видимо, каждый человек имеет свою «центральную зону», как этнос, к которому он принадлежит. То стабильное ядро личности, состоящее из личных ценностей, важнейших принципов формирования своего Я-образа, семейных традиций и основ мировоззрения, которые рисуют в нашем сознании нашу личную картину мира. Именно эта «центральная зона», постоянно работая на нас на уровне подсознания, обеспечивает нашу успешную адаптацию в мире. Видимо, в моей «центральной зоне» присутствуют только духовные ценности, основы взаимоотношений с людьми и природой, но не с вещами, пусть даже самыми умными.

Возможно, эти вещи, встречаясь со мной, рассчитывают на какое-то взаимовыгодное сотрудничество. Может быть, они ощущают себя чрезвычайными и полномочными послами иного мира. А я, не спрашивая фамилии, устраиваю им депортацию в двадцать четыре часа. И за что? Только за то, что не владею их языком и не бывала никогда в их стране. Но разве это их вина? Ещё бы им не обижаться! А я, вместо того, чтобы налаживать как-то дипломатические отношения, упорно закрываю границы.

Это правда, создавая свой мир, я как-то забыла о вещах. И временами испытывала невероятное изумление, когда мне о них напоминали.

Когда я выходила замуж и уезжала на съёмную квартиру, дедушка предложил моему мужу забрать сундук с приданым. Ох, я и взвилась!

— Ты что! — кричала я любимому деду. — В каком веке ты живёшь?! Какое может быть приданое? А крепостных ты мне не припас случайно?

Дед был мудрым человеком. Он никогда не обижался и никогда никого не перебивал. Спокойно выслушав мои крики, он поинтересовался:

— Алёнка, а на чём ты собираешься спать, не скажешь?

— Там есть диван! — гордо сказала я.

— Диван — это хорошо, — согласился дедушка. — А есть ли у тебя подушки, одеяла, простыни, наволочки, полотенца?

— Нет, — неуверенно призналась я.

— Есть! — сказал дед, показывая на резной сундук, в котором когда-то лежали мои игрушки. — А утюг? А чайник? Кастрюли, сковородка, чашки-ложки, тарелки, ножи-вилки…

Я поняла, что дед был совершенно прав. Без приданого никак не обойтись. Не один месяц потом я изумлялась предусмотрительности деда и непрерывно благодарила его. Что бы мне ни потребовалось — ножницы или консервный нож, мясорубка или тёрка, хрустальные бокалы или ваза, клей или крем для обуви, скатерть или клеёнка — мне нужно было только открыть резную крышку сундука и отыскать в его недрах всё необходимое. А на дне лежала огромная «Книга о вкусной и здоровой пище» — микояновская, вышедшая ещё до моего рождения. Она и сейчас у меня в память о том, как я училась готовить.

Вот дед, которому я в подмётки не гожусь. Дед, ровесник двадцатого века, самый духовный из всех известных мне людей. Он, между прочим, включал вещи в свою «центральную зону». Он помнил о вещах в тот экстремальный момент, когда его единственная любимая внучка уходила из дома с чужим мужчиной. Он, кстати, отлично умел пользоваться всеми техническими штучками и даже чинить их. А ведь все эти штучки намного моложе его. По какому же праву я снобистски отрекаюсь от мира неодушевлённых вещей?

Может быть, мой сотовый телефончик по имени Сёма действительно поработает послом и поможет мне наладить дипломатические отношения с вещами? Теперь или никогда!

Для начала я упорно сижу за компьютером и вновь и вновь пытаюсь установить абзацы в этой статье. Я пока не поняла его логики. Но, может быть, скоро пойму? Пожелайте мне удачи!

ПОДАРОК

Они лежали на светлом полу магазина, круглые и тугие, как небольшие арбузики. И такие же тёмно-зелёные. Я узнала их сразу, хотя раньше видела только в кино.

За полгода совместной жизни мой муж не раз высказывал одно желание, почти мечту. Ему хотелось иметь гирю. Я запомнила его слова, весьма смутно представляя себе и сам предмет, и то, для чего он может пригодиться. Желание мужа вознесло гирю на какую-то невероятную высоту по моей шкале ценностей. Поэтому скромная цена и отсутствие очереди меня изумили.

Я очень люблю делать подарки — по поводу и без повода. А уж подарить человеку то, что ему наверняка хочется иметь — это для меня святое. По сути, тем самым я делаю подарок себе. А радости для меня даже больше, чем от какого-нибудь приобретения. Так что о том, покупать или не покупать гирю, вопрос не стоял. А вот проблема выбора встала в полный рост.

Все гири были одинаковы и по размеру, и по цвету. Просто близнецы. И, тем не менее, по какому-то загадочному признаку они делились на рядки. Обозначения на табличках тоже явно были зашифрованы: «16», «24», «32». Сначала я думала, что это цена. Но цена оказалась другой — на каждую гирю был прилеплен ценник. Спрашивать у продавщицы ужасно не хотелось. Она так презрительно-скучающе смотрела на покупателей! Её бы явно порадовала моя бестолковость. К тому же я всегда боялась продавщиц. Ничего, решила я, по логике у меня пятёрка, как-нибудь сама разберусь.

Так. Какая же гиря нужна моему мужу? Конечно, самая лучшая. А значит, самая дорогая. В тот день, успешно окончив первый курс, я получила повышенную стипендию сразу за три летних месяца — 138 рублей. По моим тогдашним понятиям, это равнялось примерно миллиону. Во всяком случае, за восемнадцать лет своей жизни я ни разу таких денег в руках не держала. Я чувствовала, что могу позволить себе какую-нибудь роскошь. Так может быть, купить мужу две гири? Наверняка две гири порадуют его больше, чем одна. Отлично! Так и сделаю.

Те гири, которые стояли под табличкой «16», были самыми дешёвыми. Кроме того, их было гораздо больше, чем остальных. Значит, они наверняка хуже. В те времена тотального дефицита это был естественный вывод. Цена двух других видов гирь была одинаковой. Господи, чем же они отличаются? Ладно, в конце концов, я же решила купить две гири. Кто сказал, что они должны быть одинаковыми? Куплю одну двадцать четвёртую и одну тридцать вторую. Честно говоря, я была в восторге от своей сообразительности — так выбрать гири, ничего не понимая в них! Пусть только попробует кто-нибудь опять назвать меня непрактичной!

Возвращаясь в прилавку с чеком, я чувствовала себя абсолютно счастливой. Жаль, подумала я, что здесь нет стола упаковки. А то бы я попросила сделать на моих гирях бантики — вон там, на ручках! К тёмно-зелёному отлично подошли бы оранжевые ленты. Продавщица скучала. Я протянула ей чек и авторитетно сказала:

— Будьте любезны, две гири! Одну двадцать четвёртую и одну тридцать вторую!

Продавщица смотрела на меня с недоумением. Какая-то она странная, может, практикантка? Тут я сообразила, что у меня, должно быть, излишне восторженный вид — как у молодой козы на весеннем лугу. А тут спортивный магазин, мрачные спортсмены… Я убрала улыбку, сосредоточилась, как на экзамене, и повторила:

— Будьте любезны, две гири! Одну двадцать четвёртую и одну тридцать вторую. И, будьте так добры, заверните, пожалуйста.

Продавщица проснулась. Она посмотрела на чек, потом на меня, потом снова на чек, фыркнула крашеными губами и, наконец, осмыслила ситуацию:

— Заверните! — передразнила она меня. — Тоже мне! Пройдите сюда и возьмите сами!

Другая бы, возможно, возразила. Но я человек покладистый. Я не стала спорить с наглой продавщицей, прошла мимо неё и взялась за ручку гири. Она была холодная и шершавая. Оторвав гирю от пола, я в тот же миг догадалась, что эта вещь действительно жизненно необходима моему мужу. Эта мысль подстегнула меня, и я сумела поднять моё приобретение сантиметров на 10—15 над каменным полом. Но через секунду гиря звонко встала на прежнее место. Причём совершенно самостоятельно.

Продавщица смотрела на меня с интересом. Я сделала вид, что всё идёт строго по плану. Потыкала гирю пальцем и сказала с улыбкой:

— Так-так! Отличная гиря! Посмотрим, как вторая!

Я была уверена, что вторая гиря окажется легче. Но её я вообще не смогла оторвать от пола.

Чёрт знает, что! Продают и не предупреждают! Мне захотелось зареветь. Но продавщица смотрела и откровенно хихикала. К тому же — она разговаривала со мной нагло. И теперь я доставлю ей такое удовольствие? Да ни за что! Нет, надо было что-то решать, причём очень быстро. Чек-то уже наколот на проволочку.

— Можно они здесь чуть-чуть постоят? — по возможности спокойно сказала я. — Мне нужно отойти.

Продавщица кивнула, давясь от смеха. Я упорно делала вид, что всё у меня в полном порядке.

— Только никому не отдавайте их, ладно? Вы меня не забудете?

Теперь работница прилавка мотала головой отрицательно. Она уже почти лежала на прилавке от смеха. Да, пожалуй, забвение в данной ситуации мне не грозит. Я гордо вышла из магазина и побежала к автомату. В семидесятые годы, если Вы помните, автоматы кормились двушками. И даже по одной копейке ещё брать не начали. Я угробила штук пять двушек, пока нашла работающий автомат. Дед! Только мой любимый Лучший-В-Мире-Дед мог меня спасти! Пока я рылась в кошельке и бегала от автомата к автомату, я безостановочно молилась: «Будь дома! Дед, пожалуйста, окажись дома! Не уходи!» Наконец я услышала долгожданный щелчок и голос деда!

— Дед! Привет, — радостно закричала я, — как хорошо, что ты дома!

Дед тоже обрадовался. С тех пор, как я вышла замуж, мы постоянно скучали, но виделись только раз в неделю.

— У тебя уже каникулы? Приезжай скорее!

— Приеду! Только сначала скажи, что мне делать. Я, видишь ли, купила две гири и не могу их унести. Тяжёлые очень.

— Купи слона, — не задумываясь, ответил дед. Он всегда любил пошутить.

— Дед, кроме шуток! Я действительно купила гири! Придумай что-нибудь!

— Ты научилась шутить, Алёнка! Ладно, приезжай, поговорим о гирях.

— Дед, милый, честное заячье! Я купила две гири мужу в подарок! Он очень хотел…

— Скромное желание. А о чём ты думала раньше?

— Я не думала, — сказала я честно. — Я радовалась… Дед, я от них не уйду! Я буду жить здесь.

Вот ведь! Так старалась не заплакать, и всё-таки заплакала.

— Не реветь! — распорядился дед. — Так, малышка, где ты собираешься жить? Поконкретнее можно?

Дед всегда был любознательным.

— В магазине «Спорт» у Белорусского.

— Неплохое место. Только шумновато. Пожалуй, я лучше тебя оттуда заберу…

— С гирями! — поспешила я внести ясность.

— Ясное дело, с гирями! Значит так, — дед заговорил иначе. Теперь он принял командование на себя. И я тут же перестала плакать. — Вытри нос и отправляйся в магазин. Стой около покупки. Я тебя сам найду. Буду… — дед задумался на пару секунд, прикидывая время и расстояние, — минут через пятнадцать-двадцать. Всё. Время пошло. До встречи.

Я постояла в будке, слушая короткие гудки. Представляла себе, как дед надевает галстук, пиджак, приглаживает волосы… Мне нравится слушать гудки после разговора с тем, кого люблю. Человек уже ушёл, а пунктир его следов у меня в трубке… Потом из автомата меня выгнали, и я вернулась в магазин. Мои гири были целы. И все остальные — тоже. Мне ужасно хотелось посмотреть, как их покупают. С тачкой, может быть? Как делают взрослые умные люди? Но они не покупали гири! Они покупали фонарики, шашки, перочинные ножи…

Ничего, думала я злорадно, вам, наверное, тоже хочется купить гирю! Просто вы про них больше знаете, вот и боитесь! Вот сейчас придёт мой дед… Я представила, как в дверь входит мой дед, высокий и представительный, всем на зависть берёт эти гири двумя пальцами… Нет, не выйдет. Деду скоро восемьдесят. Ему, должно быть, уже нельзя поднимать такие штуки. Ну не беда. Он всё равно что-нибудь придумает!

Я всё время смотрела на дверь. Но дед появился неожиданно. Он вошёл резко и решительно, и тут же направился ко мне. У него была большая сумка с двумя колёсами. Гири деду сразу понравились. Он согласился, что они симпатяги, только слишком тяжёлые. Дед сказал, что будет держать сумку у самого пола, а я должна попробовать закатить туда гирю. Я сразу взялась за ту, которая полегче. Ручка немного мешала, но дед повернул сумку, и гиря послушно влезла в неё, как в норку. Было очевидно, что места в сумке хватит и для второй гири. Вот только колёса как-то неестественно растопырились, а ткань чуть потрескивала. Пожалуй, она не вынесет двоих… В этот момент проходивший мимо молодой человек пал жертвой своего хорошего воспитания. Обходя нашу сумку, он спросил:

— Вам помочь?

— Обязательно! — обрадовался дед. — Очень Вам признателен!

Держу пари, юноша думал, что у нас только одна гиря, та, которая в сумке! Он не знал, что вторая, самая тяжёлая, ещё стоит непристроенная. Её-то дед и всучил нашему помощнику, отобрав у него портфель.

Впереди шёл дел с чужим портфелем. За ним молодой человек, согнувшийся пополам, вцепившись двумя руками в ручку гири. А сзади я с двухколёсной сумкой. Сумка отчаянно трещала и скрипела. Собрались зеваки. Они обсуждали способы ношения гирь, а также делали ставки на то, сколько продержится юноша и как скоро развалится сумка. Через пару минут молодой человек сдавленно прохрипел:

— Далеко???

— Да нет! — дед изящно взмахнул у него перед носом его же портфелем, — машина там, за углом, здесь стоянки нет.

Наконец, дед открыл перед юношей дверцу такси. Тот, кряхтя, последним усилием кинул гирю в жаркий салон. Машина заметно просела, а водитель испуганно оглянулся. Парень пытался разогнуться. Он был красный, потный, галстук сбился набок. Однако дед не отдал ему портфель, а обошёл машину и открыл другую дверцу. Мне стало жалко юношу, который покорно побрёл вокруг машины.

— Дедуля, я сама, — сказала я, подкатывая сумку.

— Что ты, малышка! — возразил дед. — Молодой человек не допустит, чтобы ты поднимала тяжести!

Дед смотрел на помощника с доброжелательным ожиданием. Тот вздохнул и рывком бросил в машину мою сумку с гирей. Да, он был отлично воспитан, этот юноша. Дед поблагодарил его, вернул портфель и предложил подвезти в любую точку Москвы. Но молодой человек только улыбался и мотал головой. Возможно, он онемел от нашей гири…

В такси я сидела на заднем сидении с ногами, поскольку внизу тяжело перекатывались гири, гулко стукаясь обо что-то на поворотах. Водитель тревожно взглядывал через плечо. Дед сидел впереди и произносил, обращаясь к водителю роскошный монолог о пользе спорта и общефизической подготовки, о том, что мужчина не может позволить себе манкировать физкультурой… Таксист затравленно молчал. Когда мы подъехали к дому, водитель заглушил мотор, взял деньги и угрожающе сказал:

— Я бы, конечно, попробовал вам помочь, но…

— О! Как Вы любезны! — вскричал дед, не давая ему закончить. — Алёнка, ты видишь, какой любезный молодой человек! Вылезай скорее, не мешай человеку доставать твои гири. Прошу Вас, сударь!

«Сударь» молча выволок обе гири на асфальт и потащил самую тяжёлую к подъезду, громко шмыгая носом. Я честно катила вторую гирю сама, удивляясь, что колёса сумки до сих пор не отвалились. Дед увлечённо расписывал таксисту, как он ходит на рыбалку и какую огромную рыбу ловит из раза в раз. Вот хоть в прошлый раз. Привёз рыбину, а взвесить не смог. Весы в доме вполне приличные, а разновесов не хватило. Так и не знаем, сколько та рыба весила. Теперь внучка прикупила пару жутко дефицитных гирек по полцентнера каждая — можно ехать на рыбалку. Окончательно обалдевший водитель смотрел на деда с уважением.

* * *

Вечером я ждала мужа, нетерпеливо подпрыгивая у окна. Увидев его, помчалась в прихожую и оттуда заглянула в комнату. Гири гордо отражались в лакированном паркете тёмно-зелёными лужицами. Гири тоже ждали мужа.

Я отперла дверь, пока муж поднимался на лифте. Он с порога начал ворчать:

— Опять двери настежь… А если…

— Подожди, — взмолилась я. — Потом поругаешься! Я тут по дороге из универа подарок тебе купила. Посмотри, это то, что ты хотел?

Заинтригованный муж шагнул в комнату, не снимая ботинок. Некоторое время он озадаченно смотрел то на гири, то на меня. Я скромно ждала в сторонке. Потом он опробовал свой подарок, подняв каждую над головой. Гири явно нашли своего хозяина.

Муж снова с интересом посмотрел на меня и сказал:

— Ну и ну! Кто бы мог подумать! За картошкой теперь будешь ходить сама…

Не прошло и трёх дней, как я научилась заваливать гири на бок, чтобы мыть под ними пол.

ИМЕТЬ ИЛИ БЫТЬ?

Сегодня этот сущностный вопрос каждый человек непременно решает несколько раз в течение жизни. Другое дело, что многие осуществляют этот выбор, так и не сформулировав самого вопроса, а значит, не осознав всей меры ответственности перед самим собой.

Первым этот неизбежный для современного человека вопрос детально исследовал замечательный психолог Эрих Фромм в своей книге «Иметь или быть?» (To Have or to Be?) — мне кажется, эту книгу неплохо было бы прочитать не только каждому психологу, но и каждому родителю и даже подростку, осуществляющему самоидентификацию личности. Но это научный труд, не каждый готов вдумываться в такую литературу. Давайте рассмотрим, в чём же состоит этот выбор.

Суть проблемы заключена в том, что в современном обществе возможности в сфере обладания таковы, что эта сфера легко подменяет собой бытие. И значит, ИМЕТЬ может показаться единственным и безальтернативным вариантом построения судьбы. Человек как минимум должен знать, что возможен и другой вариант.

Кем ты хочешь быть? «Я хочу быть начальником с такой огромной машиной, чтобы была охрана, дом на Рублёвке, чтобы я всеми распоряжался и ездил куда захочу». «Я хочу выйти замуж за миллионера». «Я хочу быть успешным и богатым бизнесменом». «Я хочу быть королевой красоты или моделью». «Я хочу иметь свой ресторан (банк, яхту и т.п.)». «Я хочу быть очень знаменитой певицей». «Я собираюсь уехать в США и получить тамошнее гражданство».

Все эти реальные ответы школьников на традиционный вопрос уже предполагают осуществлённый когда-то в раннем детстве однозначный выбор — ИМЕТЬ, а не БЫТЬ. «А чем это плохо? — удивляются иногда родители. — Мы всю жизнь в нищете, пусть хоть они поживут по-человечески!»

Я думаю, человек, выбирающий обладание, — настоящий экстремал и должен быть предупреждён о риске.

Если я выбираю обладание, я становлюсь тем, что я имею. Карьера, успех, слава, богатство, дом, машина, наконец, муж, дети — это и есть я. И если я это теряю — кто я теперь? Никто. Жизнь останавливается до получения новой должности, крупной суммы денег, нового мужа. Человек, ориентированный на обладание, очень уязвим. Он вечно в тревоге, он боится воров, дефолта, болезни, смерти, любви, свободы, любых изменений. Боится что-то потерять. И неизбежно теряет.

Дело в том, что любое обладание неизбежно уменьшается, оно подвержено естественному износу. Вот Вы купили новейший домашний кинотеатр с плазменным экраном. Всем похвастались. Все позавидовали. Через год — он уже не новейший, есть новые модели. Через три — закончилась гарантия. Через пять — эта вещь уже не престижна. Через десять — снята с производства.

Даже такое, казалось бы, надёжное обладание, как хороший любящий муж, — тоже не вечно. Любовь может умереть. Муж может разлюбить, изменить, оказаться или показаться уже не таким хорошим, как поначалу.

Это всеобщий закон. Обладание всегда стремится к уменьшению. Это бесконечная гонка, бесконечный поиск новой собственности. Это бесконечный страх и предчувствие неизбежной потери. А когда эта потеря становится реальностью, на обломках благосостояния остаётся поверженный, опустошённый человек.

Что же происходит с тем, кто выбирает БЫТЬ?

Заметьте, БЫТЬ хорошей матерью, хорошей женой — совсем не то же самое, что ИМЕТЬ хорошего ребёнка или мужа. Как не тождественно любить и быть любимым. БЫТЬ профессионалом и ИМЕТЬ должность. Петь и стать знаменитой певицей. Работать и получать зарплату.

Конечно, все эти понятия прекрасно совмещаются. Надо только знать, что для нас важнее, приоритеты расставлять. Потому что от этих приоритетов зависит наша жизнь, наша судьба.

Если я выбираю БЫТЬ, тогда я то, что я собой представляю, а не то, чем обладаю. Значит, всё в моей жизни зависит от меня. Центр моего существования находится во мне самом. Соответственно, никто и ничто не может лишить меня чувства идентичности.

И бояться-то, в сущности, нечего. Ведь бытие имеет тенденцию увеличиваться по мере его реализации. Важнейшие потенции — способность любить, мыслить, творить — возрастают тем быстрее, чем полнее мы их используем.

Если человек, ориентированный на БЫТЬ, теряет работу, он спокойно и без паники находит другую — ведь такой специалист нужен всем. Лишившись дома или средств, он работает, решает проблемы, а не лезет в петлю. Измена мужа или, скажем мягко, неожиданное решение ребёнка не лишает такого человека смысла жизни. Он делал то, что мог, и продолжает делать. Он был и есть. Он может сожалеть, огорчаться, но оставаться собой. Выбор мужа и ребёнка не отменяет роли жены и матери, не снимает ответственности за близких. Должна сказать, такая абсолютная идентичность себе настолько привлекательна, что и муж, и ребёнок, скорее всего, скоро будут сожалеть о произошедшем больше Вас.

Так что же, человек, выбравший БЫТЬ, абсолютно неуязвим? Есть одна опасность, которая тоже находится внутри самого человека. Это недостаточная вера в себя, свои силы. Это лень или готовность отдать другим, пусть очень близким, людям право принимать решения, распоряжаться Вашей жизнью.

В некоторых сферах нашего бытия грань так тонка, что можно переступить её и не заметить. В любви, например. Любить — это ведь не то же самое, что принадлежать! Любить — это оставаться субъектом, творцом своей жизни. Идти на уступки, потому что я так хочу, потому что для меня это не вопрос жизни и смерти, потому что я хочу сделать приятное любимому человеку. А совсем не потому, что этого хочет муж. Если же встанет вопрос по сути, если моя шкала ценностей попадёт под удар, ни о каких уступках не может идти речи.

А если так, если меня любовь не лишает права быть собой и принимать решения, значит, те, кого я люблю, имеют те же права, не правда ли? Значит, я не вправе рыться в карманах моего мужа, читать его письма. Значит, я не могу сказать ребёнку — ты должен делать так. С какой стати? Они не принадлежат мне настолько же, насколько я не принадлежу им. Мы просто любим друг друга. И в этой реализации своего бытия мы так же равны, как в любой другой сфере.

Беда, если близкий Вам человек осуществляет свой выбор между БЫТЬ и ИМЕТЬ не так, как Вы. Беда, но не крах. Потому что Вы остаётесь собой и оставляете за близкими право быть другими.

По сути, культура — это умение принимать Другого как иной мир. Умение понимать его, общаться с ним, признавать его права.

А теперь к вопросу о том, как выбор ИМЕТЬ или БЫТЬ отражается на учёбе.

Студенты, ориентированные на ИМЕТЬ, будут слушать лекцию, воспринимать слова и понимать их смысл, могут даже тщательно записать всё, о чём идёт речь. А впоследствии — вызубрить материал и сдать экзамен на отлично. Но содержание лекции, к сожалению, не будет ими присвоено, не станет частью их собственной системы мышления. Такого человека учёба не обогатит, не расширит его кругозор. Она принесёт ему диплом.

Как бы тщательно ни был сделан конспект, между студентом и содержанием лекций не возникнет устойчивой связи. Они останутся чужими — учащийся и учебный материал.

Потом научный руководитель будет удивляться, что в хорошей, казалось бы, дипломной работе теория существует отдельно от анализа текста, от конкретного материала. Что же тут удивительного? Просто студент ориентирован на ИМЕТЬ, а не на БЫТЬ. Вот он и ИМЕЕТ полный набор необходимых сведений как по теоретической, так и по практической части. Но не ЯВЛЯЕТСЯ учёным, творцом своего диплома. А ведь это самое распространённое замечание по отношению к нынешним дипломникам.

Учащиеся, для которых обладание является основным способом существования, нет другого выхода (да и цели другой нет), кроме как держаться руками и ногами за то, что они выучили. Им и в голову не приходит создавать нечто новое, придумывать несуществующее. Творческие задания вызывают у них беспокойство, смутную тревогу. А новая идея, ставящая под сомнение надёжную сумму знаний, которой они обладают, воспринимается ими в штыки.

В самом деле, человека, для которого обладание является основным способом его взаимоотношений с миром, пугают идеи, суть которых нелегко зафиксировать в нескольких словах на странице тетради. Такого человека пугает всё, что развивается и изменяется, а потому не поддаётся контролю.

Вы встречали таких людей? Держу пари — да! И не только среди учащихся, но и среди преподавателей любого звена. Это очень опасно и, возможно, непоправимо для многих детей.

Совершенно иначе протекает процесс усвоения знаний у студентов, которые выбрали БЫТЬ и сделали этот принцип главным в своих взаимоотношениях с миром.

Прежде всего, они никогда не приходят даже на первую лекцию в качестве этакой девственно чистой страницы, tabula rasa. Они уже столько думали на разными проблемами, что, безусловно, касались когда-нибудь и тех, которые Вы будете рассматривать на занятиях. Ведь БЫТЬ — это непростая работа, требующая размышлений, принятия решений и осмысления сущностей. Даже увидев в расписании новый предмет, они, безусловно, думали о том, что он может собой представлять, какие вопросы поднимет, у них уже возникли собственные мысли на этот счёт. Эти студенты — не пассивная тара для упаковки Госстандарта в сфере образования.

Учащиеся, которые выбрали БЫТЬ, не только слушают, но и слышат, а главное — реагируют на всё, что Вы скажете. Это позиция не объекта, а субъекта обучения. Активная и, соответственно, чрезвычайно продуктивная позиция. То, что они слышат от Вас, прежде всего, стимулирует их собственные размышления, порождает новые вопросы, идеи и перспективы. Для таких людей учёба — живой процесс — естественный и жизненный. Всё, что они слышат, они немедленно сопоставляют с жизнью, со своими собственными ежедневными размышлениями и актуальными решениями.

На каждого студента, который выбрал БЫТЬ, лекция оказывает определённое влияние, в чём-то меняет его, толкает на новый виток спирали развития. После лекции такой студент уже чуть отличается от того человека, который вошёл в аудиторию полтора часа назад. Конечно, всё это происходит только в том единственном случае, если лектор тоже выбрал в своё время БЫТЬ специалистом и преподавателем, а не двухмесячный отпуск и работу рядом с домом в сочетании с властью над бесправными учениками.

Такие учащиеся несоизмеримо повышают чувство ответственности преподавателя.

Если им не повезло, и преподаватель повторяет прописные истины, зафиксированные в основном учебнике, студентам, ориентированным на БЫТЬ, тут же становится неинтересно. Они уходят в собственные мысли, и правильно делают — ведь пустое «отбывание», в принципе невозможно для них.

Давайте остановимся на таком «замыленном» до полного обесцвечивания слове «интерес». Значение этого понятия заключено в его двойном корне: латинское выражение «inter-esse» означает «быть среди чего-то», «быть в чём-то». Слово аналогичного значения существовало и в староанглийском языке. Это «to list», которое в современном языке используется лишь в пространственном смысле, утратив психологическое значение. Когда-то это понятие означало «активно стремиться к чему-то», «быть заинтересованным в чём-то». Не пассивная принадлежность, а активная заинтересованность. Зато в современном английском остался отрицательный вариант производного прилагательного «listless» — равнодушный, безразличный, апатичный.

В классическом произведении неизвестного автора «Облака неведения» (14 век) понятие «to list» является ключевым. В средние века это слово использовалось очень активно. Язык — живая саморазвивающаяся система, которая всегда охотно отзывается на духовную жизнь общества. То, что такое сущностное понятие сохранилось только в своём отрицательном значении, свидетельствует о серьёзных изменениях в ментальности общества Великобритании.

У нас «интерес» тоже уже совсем не тот, какой подразумевали говорящие на латыни. Фромм вкладывает в понятие «быть» более широкий смысл и более глубокое значение по сравнению с привычным нам использованием этого слова. БЫТЬ — это принимать мир, стремиться к чему-то, интересоваться всем вокруг, ощущать себя неотъемлемой частью этого мира. Недавно один очень думающий студент, давно выбравший БЫТЬ, между прочим, сказал мне: «Я знаю, что я хозяин этого мира, как каждый. Потому и не буду делать каких-нибудь гадостей. Это же, как сорить в собственном доме. Почему-то для многих моих друзей это совсем не факт». Может быть, его друзья сделали свой выбор в пользу ИМЕТЬ?

В заключение скажу, что потребление — наиболее распространённая в современном обществе форма обладания. Оно, как и всё в этом мире, противоречиво. С одной стороны, потребление даёт чувство удовлетворения, ощущение собственной успешности. Но с другой стороны, поскольку любое обладание стремится к уменьшению, оно вынуждает снова и снова потреблять, то есть порождает чувство неудовлетворённости. Именно на такую нелёгкую, полную опасностей и огорчений, жизнь обрекают себя те, кто выбирает ИМЕТЬ.

Мы просто обязаны дать нашим детям и ученикам полную информацию, чтобы они не делали столь сущностной выбор вслепую.

СМЕРТЬ КАК ВОЗМОЖНОСТЬ

Если небо хмурится,
Всё вокруг не то.
Целый день по улице
Бегает Никто.
Грустно смотрит в окна он
И стучится в дверь.
Говорит он: «Холодно!
Я не злой, поверь!»
Открываю двери —
Нету Никого.
Может, слабо верю
Я пока в него?
Заходи в прихожую
И снимай пальто.
Видишь, как похожи мы —
Я и сам — никто.

Денис Маслаков, 8 лет.

Однажды мы с моим коллегой — уважаемым профессором — вели круглый стол по проблеме жизни после смерти. Сказать, что наши студенты были активны, — не сказать ничего. Для каждого это был в прямом смысле вопрос жизни и смерти. Ведь жизнь человека во многом определяется его отношением к смерти. Будда и Христос, Сократ и Платон, Кант и Кьеркегор, Спиноза и Гегель — кто только ни свидетельствовал в тот день в университетской аудитории. За окном давно уже синие сумерки обратились морозной хрусткой тьмой, охранники и гардеробщицы по очереди нервно заглядывали в приоткрытую дверь… В аудитории кипел бесконечный спор, и конца ему не предвиделось. Когда мы с профессором уже постановили волевым решением завершить разговор, мой коллега захотел напоследок напрямую поинтересоваться мнением одного очень талантливого студента, который в тот день почему-то отмалчивался. Юноша сказал:

— Я думаю, смерть — это просто одна из точек перехода из одного мира в другой, из возможности в реальность. Самая известная из таких точек. Но на самом деле такие переходы мы совершаем всю жизнь. Вот мальчик хочет стать взрослым — отрастить бороду, курить трубку и работать капитаном дальнего плавания. И однажды он становится взрослым. Только не капитаном, а матросом. И бороду нельзя носить по уставу. И он живёт в новой реальности, тоскуя о невозможности возвращения туда, где эта реальность была лишь сладкой возможностью. Ведь мечта всегда привлекательнее своего осуществления. Реальностей — бесчисленное множество, как и возможностей, которые мы видим, и которых не видим. Они идут и параллельно, и перпендикулярно, и во всех направлениях. Иногда пересекаются, иногда совмещаются на время. Те из них, которые нам нужны, существование которых мы допускаем, являются нам в точках перехода. Те миры, возможности которых мы не допускаем, остаются вне нашей жизни, как станции метро, мимо которых мы ездим ежедневно, но ни разу не выходили из поезда. Они ведь от этого не становятся менее реальными. Для кого-то они — самая что ни на есть реальность.

Мы встретились здесь сегодня, в этой точке пространства и времени — но это, согласитесь, не единственная реально существующая действительность в бесконечном и вечном мире. Там, после смерти, я думаю, наши пути разойдутся, потому что все мы хотим разного, допускаем разные возможности. Как дети учатся в школе, живут одной жизнью, а потом, после выпускного, расходятся в разные стороны. Некоторые встретятся, а другие — не увидятся никогда. Так и после смерти. Каждый мальчик станет тем мужчиной, каким он хотел стать. Воплотит тот образ, на который он сознательно и бессознательно работал всё детство.

Кто-то получит своё долгожданное НИЧТО, небытие, абсолютный покой. Кто-то — встречу с умершими близкими. ( Я вздрогнула — мальчик озвучил мою заветную мысль.) Кто-то — свободу от тела, от той мирской суеты, от которой он так упорно пытался отделаться для вольного полёта мысли. Кто-то — самый неугомонный — новое воплощение в новой форме. Кто-то свою заслуженную кару (она же — награда, поскольку это ожидаемая кара). И в любом случае оттуда мы с грустью вспомним сегодняшнюю реальность, как вспоминаем детство.

Смерть — просто один из перекрёстков, одна из множества развязок на карте Мира, на карте Жизни. Я так думаю.

Будто репетируя смерть, мы расходились, разъезжались в ледяной темноте в разные стороны. Снег скрипел под ногами. В нём острыми иглами света вспыхивали отражения звёзд, фонарей и золотых окон. Старый университетский парк был исчерчен дорожками и тропинками во всех направлениях.

Немолодой профессор посмотрел сквозь ветви деревьев на подсвеченный пик МГУ, на звёзды, хмыкнул и сказал:

— А что, Алён, неплохо он это придумал? Просто один из множества перекрёстков. Только без возможности вернуться и переиграть.

— Но ведь и в жизни мы, строго говоря, тоже никуда не можем вернуться, — возразила я. — Мы пытаемся вернуться, а попадаем в новую точку пересечения пространства и времени. Возвращаясь, воображая, что возвращаемся, мы же всё равно идём вперёд. Как нельзя войти в ту же реку, так и в прожитый эпизод жизни.

— Ну да! — обрадовался мой коллега. — Там — та же жизнь. У каждого — своя. Как мы здесь говорим: до того, после этого. Так и там скажем: до смерти, после смерти…

ДОМОВОЙ ТОЖЕ ЧЕЛОВЕК

Я говорю: я не верю в инопланетян. Имею ли я в виду, что я не верю в возможность существования разума где-нибудь во вселенной, кроме нашей планеты? Конечно, нет! Я просто считаю мою встречу с ним здесь и теперь маловероятной. Но, по большому счёту, такая вероятность всегда остаётся. И, если войти в двоичную систему — да-нет, верю-не верю, то вероятность эта не так уж ничтожна. Знаете, как в том анекдоте: велика ли вероятность встретить на московской улице слона? Пятьдесят процентов — или встречу, или нет! Закон исключённого третьего.

Так и встреча с любой иной реальностью — либо состоится, либо нет. Как повезёт. И третьего не дано. Мы можем сколько угодно отрицать существование привидений, домовых и инопланетян. Это ничего не значит. Так уж мы устроены, сознание и подсознание не всегда готовы договориться и действовать заодно. Что мы думаем на самом деле — мы узнаем только при встрече с тем самым привидением. И, если мы примем его как данность, значит, наше подсознание всегда допускало возможность его существования. А если немедленно найдём пару зеркал, которые отразили случайный отблеск света, и сквозняк, коснувшийся наших волос? Значит ли это, что встреча не состоялась? Или мы просто не были готовы к этой встрече и проскочили перекрёсток на жёлтый?

Я предпочитаю не рыскать в поисках зеркал. Мне проще сказать привидению: «Здравствуйте! Вот мы и встретились!»

В тот день мы продали последнего щенка. И любимую щенячью игрушку, которой собачата пищали беспрерывно, подарили новым хозяевам, чтобы малыш меньше скучал. Комната, где росли щенки, полтора месяца была в декретном отпуске и ещё не вернулась к своей обыденной роли. Поздно ночью в этой совершенно пустой комнате кто-то стал назойливо пищать той самой резиновой игрушкой. Сын и муж крепко спали в других комнатах, а вот мы с двумя собаками отправились на разведку. Я послушала писк несуществующей игрушки под дверью, а потом резко вошла в комнату, одновременно зажигая свет. Звук мгновенно стих. Тишина и пустота. Встревоженные собаки, поскуливая, обнюхали все углы. Предположим, у меня был глюк. Но собаки-то от чего проснулись? От моего глюка?

Я аккуратно погасила свет и вышла в коридор. Не успела отойти, как собаки кинулись обратно, к закрытой двери комнаты — оттуда снова раздавался скрипучий звук.

Мы с собаками ещё пару раз повторяли наши бессмысленные попытки поймать озорника, а потом проснулся муж и взял дело в свои руки. Первым делом он сделал то же, что и я, с тем же успехом (точнее, так же безуспешно). Мгновенно разозлившись, он тигром прыгнул в тёмную комнату — тишина. Он зажёг свет и стал буквально по сантиметру обыскивать помещение. Когда он осматривал люстру, звук раздался снова, но уже в ванной. Я была ближе и ворвалась туда первой — никого. Закрыла дверь, не выключая света, — опять пищит. Прибежал разъярённый муж, влетел в ванную, сорвал занавеску, уронив палку себе на голову, разбил флакон с шампунем и, естественно, ничего не нашёл. А игрушка скрипела уже в кухне. Потом — в спальне. И снова в щенячьей. Я изо всех сил уговаривала мужа успокоиться. В конце концов, он же не пищит там, где мы. У сына, например, ни разу не пискнул. Значит, надо лечь спать и не обращать внимания. Но мой супруг не мог стерпеть, чтобы кто-то безнаказанно хозяйничал в его собственном доме! Поэтому он продолжал бегать по квартире, нанося непоправимый ущерб нашему имуществу и своим нервным клеткам. Собаки, о которых он не раз спотыкался, и их же ругал за это, обиделись и ушли на место. Муж уже собирался разбудить соседей и расставить их по всем помещениям нашей квартиры, включая кладовку и лоджию, но тут уж я позволила себе возразить. Ничего такого, чтобы будить среди ночи чужих людей, не случилось!

Я встала посреди коридора и громко, но доброжелательно сказала:

-Я понимаю, Вам скучно без щенков. Мне тоже! Но не могли же они жить у нас вечно! Вы простите, мы не сможем играть с Вами всю ночь! Нам на работу утром. Понимаете?

Скрипучий звук стих. Я подождала минутку, а потом сказала:

-Большое спасибо! Вы очень любезны.

Муж ещё с полчаса ходил по квартире, а потом всё же улёгся, но ворчать не перестал. Поскольку я, в отличие от домового, была рядом, он перенёс своё раздражение на меня:

— И как ты только про работу вспомнила! Это же как раз в твоём стиле — играть до утра незнамо с кем! Меня впутала! Любительница договариваться! Сто раз говорил — не общайся с незнакомыми!

— Саш, но это же наш домовой! Я его отлично знаю.

— И давно? — издевался муж.

— С детства!

— Ага! А я, значит, на пятнадцатом году совместной жизни узнаю, что у нас живёт домовой! А кикимора у нас не живёт?

— Нет, кикимора — в болоте.

— Ну слава богу! Домовой! Может, ты и еду ему готовишь?

— Ой!

Я вскочила и помчалась на кухню. Поставила на пол блюдце с молоком и положила рядом кусочек сахара. Есть же какие-то слова! Дедушка-соседушка… Не помню! Ну ладно, главное, от души — дорогой домовой, кушай на здоровье…

Муж заглянул, чертыхнулся и ушёл спать. Надо ли говорить, что утром ни молока, ни сахара на кухне не оказалось. Конечно, у нас было две собаки, но кто знает… Как бы то ни было, домовой нас больше не беспокоил.

ЗАМРИ!

Может быть, у меня мания величия, но я верю в то, что в безвыходной ситуации ИНЫЕ силы придут мне на помощь. В порядке исключения. И, разумеется, если я сама буду совершенно бессильна что-то изменить. Какое у меня право надеяться на помощь ОТТУДА? Право, основанное на прецеденте.

Я училась на первом курсе МГУ. Я была влюблена, мне было почти восемнадцать, а вокруг сиял предновогодний город. Я бежала через вечерний Твербуль — по ту сторону меня ждал жених. Снег падал такими густыми огромными хлопьями, что мир до смешного напоминал кастрюлю с овсянкой. Я бежала вприпрыжку и напевала:

— This is some porridge for my breakfast, For my breakfast, for my breakfast!

Машина вылетела из переулка в двух шагах от меня. Из-за этой снежной «овсянки» она просто материализовалась совершенно беззвучно и неотвратимо, не оставив мне ни одного шанса на спасение. Жизнь не проносилась перед моими глазами. Даже испуга не было. Была абсолютная уверенность в том, что мне осталось жить пару секунд, не больше. Более того, я понимала, что думаю свою последнюю мысль, никакой другой уже не будет. И было стыдно, что эта последняя мысль такая эгоистичная, даже шкурная. Могла бы подумать напоследок о высоком! Но — мысли ведь не прикажешь. Я думала так страстно и громко — аж в ушах звенело:

— Почему сейчас? Я люблю, меня любят и ждут, я нужна! Вчера моя жизнь не стоила ложки овсянки! И, может быть, завтра она не будет нужна ни мне, ни другим. Но сегодня! Сегодня, когда я так счастлива! За что? Я же не сделала ничего ТАКОГО! ЗА ЧТО?

На этом риторическом вопросе всё остановилось. Я даже подумала, что уже умерла. Хищный оскал машины и её горящие фары-глаза неподвижно висели в каком-то сантиметре от меня. Ну да, на расстоянии одной мохнатой снежинки. Снежинки, кстати, тоже висели неподвижно, будто мы с миром играли в «замри!». И тишина! Тишина была ватная, оглушительная. Абсолютно нереальная для живого мира.

Я подняла руку и собрала на варежку горстку снежинок из воздуха. Там, где прошла моя рука, зависла пустота. А вокруг по-прежнему висели снежинки. Я с интересом оглядывала застывший город, людей, замерших на полушаге, на полужесте… Фантик, не долетевший до урны и раскинувший крылья, как бабочка, в последнем усилии избежать небытия… Пассажир, вышедший в дверь троллейбуса, но не коснувшийся асфальта. Он явно смотрел на меня, хотел сказать что-то, но не мог… Для меня было сделано исключение. Почему? Конечно, я умерла. Я теперь в другом мире. А тот, прежний, остался для меня навечно в форме, соответствующей последнему мигу моей жизни. И я решила пойти в этом неживом мире на место встречи, чтобы увидеть в последний раз Его. Я сделала шаг, другой — оглянулась — позади зияла пустота! Дырка в снегопаде в форме моего силуэта. Это было так увлекательно — водить в этой странной игре! Ещё шаг… Свет фар моей убийцы перестал хищно лапать моё подростковое пальтишко и упал на заснеженную дорогу…

И тут всё ожило. На меня хлынула лавина снега, воздуха, звуков, среди которых затерялся поросячий хвостик моего собственного голоса из той жизни: «…fast». То, что банальный «breakfast» (завтрак) из детской песенки после впечатляющего стоп-кадра обратился словом «fast» (крепкий, сильный, стойкий, быстрый) показалось мне не простой случайностью. И — в подтверждение — кто-то резко дёрнул меня за подол пальто. Я оглянулась. Ткань ещё отзывалась на грубый жест, а машина, задевшая меня вскользь, уже пролетела. В снежной каше расплывались каплями варенья её хвостовые огни.

Пожилой мужчина, который только что висел у двери троллейбуса в бесконечном прыжке, буднично шёл ко мне по тротуару и укоризненно говорил:

— Эх, девка! Глазки-то растопырь! Вона как носютси! Схрумкают и фамилиё не спросют. Молодость! Небось, на свиданку спешишь… И чего спасибкаешь? Сама вывернулась! Я уж думал — кранты! «Спасибо» — тоже мне!

Только теперь я поняла, что благодарю вслух. Кого? Время, замершее так вовремя? Бога? Мой город, похожий на доброго ворчливого гражданина из троллейбуса? Не всё ли равно! Того, кто спас меня.

Через месяц я вышла замуж, через несколько лет родила сына.

Однажды мы с двухлетним Денисом шли от дома к Арбату. Сын, фанат своего особого мужского предназначения, нёсся впереди, показывая мне дорогу. Он то оглядывался на меня, то поднимал голову к молодой листве над головой, то рассматривал прохожих. Единственное, куда он не смотрел никогда — это под ноги. Мужчине смотреть под ноги? Фи!

Денис опережал меня метров на пять, когда я увидела открытый люк под его ногой. Мой ребёнок был ещё здесь, на тротуаре, но он уже сделал шаг в чёрную дыру.

Я закричала: «Нет!», но голоса не было, как в страшном сне. Мне остро вспомнились снежинки, висящие неподвижно между мной и машиной. Стоп-кадр повторился. На этот раз я не стала тратить время на разглядывание мира. Мой ребёнок висел над чёрной пустотой! Я не могла рисковать его жизнью лишний, пусть и остановленный, миг. Я бросилась к нему, физически ощущая вязкость тишины и неподвижного воздуха, будто я бежала в воде. Сквозь кисель замороженных секунд — скорее, скорее! Я же не знала, на сколько хватит этой паузы, какой у неё лимит. Поэтому я просто отшвырнула сына в сторону — он падал медленно в вязком пространстве, лишённом времени. Я ещё успела подумать — отлично, он не ушибётся! Едва Денис коснулся асфальта, мир отмер, и я, не удержавшись, — ведь густое пространство больше не держало — шлёпнулась рядом с моим малышом. Как и в первый раз, на меня обрушился шквал ощущений — зрительных, осязательных, слуховых… Остро запахло горячим асфальтом, пылью и травой. Денис, возмущённый моей бесцеремонностью, заревел басом. А я, не успев подняться, говорила в солнечную листву, в синий купол неба: «Спасибо! Спасибо Вам!». И потом, плача, извинялась перед сыном.

Я долго потом обдумывала, как это получается, почему так сгущается пространство, почему замерший мир напрочь лишён звуков и запахов, цвета в нём приглушены, а линии чуть смазаны, как на фотографии движущегося объекта… Я многим рассказывала об этих двух эпизодах. Кто-то верил сразу и безоговорочно, но не знал ответов на мои вопросы. Кто-то, зная мою правдивость, хотя и не подозревал меня в обмане, но считал это всё оптическим обманом. Муж, например, до конца жизни придумывал всё новые и новые логические и физические обоснования случившемуся. Он свято верил, что всё происходящее всегда подвластно логике. А я временами извинялась за него неизвестно перед кем. Я всегда была уверена, что есть и другие реальности, в которых, соответственно, должна работать другая логика. В них наша логика бесполезна или вредна. Как в геометрии Лобачевского, где пересекаются параллельные линии.

Самую оригинальную версию предложил один мой приятель авиаконструктор. Он был уверен, что мысли и эмоции людей не уходят в никуда, не превращаются в пустоту. Ведь на них тратится сколько душевной энергии людей! И, по закону сохранения энергии, есть некая сила, состоящая из этих эмоций и мыслей, естественно, в преображённом виде. Некая коллективная душа человечества. И те представители рода людского, которые остро чувствуют и постоянно напряжённо думают, ценнее для этого явления, чем остальные. Поэтому их нужно спасать от неминуемой смерти, чтобы продолжали и дальше чувствовать и думать. А поскольку это явление — воплощение такого количества духовной энергии, которое не под силу представить единичному человеческому разуму, оно имеет власть делать мир пластичным. Ну примерно таким, каким он был в момент сотворения под руками Бога.

НЕХОРОШАЯ КВАРТИРА

Однажды в середине декабря нашего трёхлетнего сына, ну и нас заодно, пригласили на детский день рождения в дом очень известных в мире искусства людей. И именинника, и его родителей мы знали давно. Но в доме у них мы ещё не бывали. Обычно они приходили к нам. У них была какая-то долгая история обмена и ремонта квартиры, так что этот день рождения автоматически совместился с новосельем. Муж идти в гости отказался, он терпеть не мог светских раутов, так что мы отправились вдвоём с Денисом.

Не могу объяснить, в чём там было дело, но я на пороге поняла — это нехорошая квартира. Едва я переступила порог, как меня охватил безотчётный ужас. Мне захотелось схватить ребёнка в охапку и бежать подальше. Дурацкий этикет, в лапах которого я нахожусь всю жизнь, не позволил мне этого сделать.

Квартира была красивая, удобная, с непривычным ещё евроремонтом и изсканным дизайном — но ужасно нехорошая! Я сразу вспомнила, что в последнее время её хозяева то и дело болеют, жалуются на неприятности разного рода и постоянно ссорятся между собой. Я бы тоже заболела и со всеми переругалась, если бы жила здесь — подумала я. Не понимаю, как я могла быть настолько легкомысленной, чтобы провести в этой квартире вместе с трёхлетним ребёнком (!) часа два! Непростительно! Просто затмение какое-то нашло! Или наведено было…

Потом, когда я рассказывала друзьям об этой квартире, я по-всякому пыталась описать свои ощущения. Но это было очень сложно. Мой друг поэт Александр Аронов предложил строчку из своего стихотворения о квартире, где ему было очень неуютно в гостях: «Как будто в ванной спрятан осьминог». Но я ничего не имею против морских и земных животных любого вида, включая крыс, пауков, червяков и прочей маргинальной живности, приводящей в ужас моих подруг. Тут было что-то иное. Уж скорее можно было предположить, что в доме был спрятан расчленённый труп. И неуспокоенный дух этого трупа жаждал возмездия.

На самом деле по ощущениям это было потрясающе похоже на ситуацию, когда человек, которому доверяешь, как себе, делает подлость. Противный такой комок в душе и в горле. И больно, и стыдно, и страшно, и холодно, и хочется поделиться с кем-то, и в то же время не хочется — то ли его дискредитировать, то ли себя — такой дружбой! В общем, полная гамма всех возможных отрицательных эмоций, сплетённая в пудовый клубок, камнем лежащий в душе.

Не считая отвратительного ощущения беспросветного ужаса, всё было хорошо. Дети играли, ели торт, разве что не бесились и не хохотали в голос. Как-то непривычно тихо себя вели. В какой-то момент я внезапно без причины испугалась, что мы не сможем уйти — ОНО не отпустит! В отчаянии я позвонила мужу и, стараясь держать лицо, сказала, что мы выходим, встречай мол. Мне нужен был посторонний свидетель, человек ВНЕ квартиры, который стал бы искать нас, если что…

Мы вышли без помех. Просто оделись и выскочили на мороз.

Муж встречал нас на троллейбусной остановке около МИДа. Первым делом он спросил: «Что случилось? Вас кто-то обидел? Вы какие-то не такие…» Мы в один голос утверждали, что всё нормально. Тем более, по дороге камень у меня на душе растаял, и недавняя паника казалась диковатой блажью.

Правда, уложив сына спать, я рассказала мужу о «нехорошей квартире», и он, как я и ожидала, посмеялся: «Выдумщица!». Однако вскоре нам стало не до смеха.

Наш ребёнок, который всегда прекрасно спал и никогда ничего не боялся, вдруг с рёвом вскочил среди ночи. Поначалу мы не слишком встревожились — ну приснился страшный сон, с кем не бывает! Но Дениса с этого момента как подменили. Он всё время твердил, что некий Красный Ураган, живущий в его платяном шкафу, хочет его съесть.

Наш неизменно спокойный, весёлый и любопытный мальчик стал вдруг вялым и капризным. Ему ничего не хотелось, его ничто не интересовало. Он не хотел находиться в детской, вообще не оставался один ни на минуту и совершенно перестал есть и спать.

Муж, свято веривший во всемогущество разума, логически доказывал Денису, что ураган по определению не может жить в шкафу и есть детей. Ребёнок соглашался, что бояться глупо. Но, подходя с папой к шкафу, трясся крупной дрожью и страшно бледнел. Раз десять муж выгружал из шкафа Динькину одежду и на слабо́ вынуждал сына залезать внутрь, чтобы убедиться, что там никого нет. Гордый мальчик мужественно залезал, убеждался и вообще был целиком и полностью согласен с доводами отца — с логикой у него было всё в порядке. Но это ничего не меняло.

По требованию мужа, мы пошли по врачам, которые ничего не нашли — Денис был здоровым ребёнком, даже простудой болел крайне редко. Может быть, врачи привыкли видеть бледных и вялых детей, которые плохо спят и отказываются есть? Но мы-то знали, Денис стал своей противоположностью.

Я непрерывно звонила опытному психологу — моему другу и учителю, который знал моего сына с рождения, но он был в командировке. Я страшно казнилась — ведь всё произошло по моей вине! Я не должна была приводить туда ребёнка! Самой-то хоть бы хны, а он — маленький и доверчивый, радостно открытый всему на свете… У него до сих пор и повода не было от чего-нибудь защищаться.

Прошло уже три дня, и все мы дошли до ручки. Было такое ощущение, что жизнь кончилась, ничего хорошего больше никогда не будет. Почему-то я была уверена, что ИНЫЕ силы мне сейчас не помогут. Возможно, в свете моей вины. А может быть, потому что я могу что-то сделать сама. Да наверняка могу, только вот не знаю, что!

На четвёртый день приехал наш психолог, и тут же прибежал к нам. Ему Денис очень не понравился. Мы вместе выработали план действий и немедленно стали претворять его в жизнь. Первым делом специалист объяснил мужу, как опасны для ребёнка все логические построения и доводы. Денис умный развитый мальчик, логическим доказательствам верит больше, чем своим ощущениям, а значит, загоняет свои страхи вглубь подсознания. Оттуда что-нибудь доставать очень трудно.

План был таким: три-четыре дня мы должны постоянно просить сына рассказывать про Ураган, описывать его как можно подробнее, рисовать. Кроме того, нужно придумать какой-нибудь сказочный сюжет, в котором Денис мог бы уничтожить Ураган простым доступным способом и разыграть этот сюжет в жизни. Если за неделю мы не справимся с ситуацией, останется последнее средство — страхование. Я очень надеялась, что до этого не дойдёт. Провожая моего учителя, я уже у лифта спросила:

-Но всё это сработает, наверное, только в том случае, если причина в Динькином сознании — страшный сон, глюк какой-то… А если это всё же НЕЧТО, которое сцапало его в том доме?

— У тебя здоровый ребёнок, — сказал психолог. — Дай Бог нам всем иметь такую здоровую стабильную психику, как у него. Откуда же у него возьмутся страхи, кошмары и глюки, если не ОТТУДА? В любом случае это пришло извне, а бороться нужно изнутри. Ты же знаешь, способ борьбы один — преодолеть страх. Не внешне, не для репутации, а внутри. Уничтожить страх внутри себя, чтобы следа не осталось. Понять, что ты на самом деле сильнее Урагана, любого НЕЧТО. Это и предстоит Диньке. Давай, помоги ему! Ты первая должна в это верить! Я, например, верю. Нет, правда, у вас всё получится. И тогда всю жизнь никто и НИЧТО не сможет причинить ему зла.

Мы действовали точно по инструкции. Даже муж унял свои амбиции и просто слушался специалиста. Особенно удался сказочный сюжет. Это я так «скромно» говорю как автор. Я предложила сыну написать письмо Деду Морозу, как бы жалобу в вышестоящую инстанцию. Легко догадаться, что в последнюю декаду декабря Дед Мороз сильнее и главнее всех ураганов на свете, вместе взятых. Денис с энтузиазмом взялся за дело. Сам написал письмо, сам конверт запечатал и сам бросил в ящик на почте — оттуда письма быстрее идут.

На следующий день мы с сыном достали из нашего ящика ответ, который я ночью написала и положила туда: «Дорогой Денис! Я очень удивлён тем, что ты — такой смелый мальчик — боишься какого-то Урагана! Но если он так тебе мешает, я с удовольствием тебе помогу. Я заморозил твоего Урагана, превратил его в кусок льда, и отправил тебе с посыльным. К вечеру Ураган будет в твоих руках. Можешь его разбить на кусочки, растопить или просто выбросить на помойку. Счастливо. Скоро увидимся. Твой Дед Мороз».

Я отправилась добывать лёд, купив предварительно на почте коробку для посылки. Мне крупно повезло — около Смоленки дворник колол огромный слой льда, намёрзший после прорыва какой-то трубы. Вода была ржавая, так что лёд вполне подходил для Красного Урагана. Под подозрительным взглядом дворника я выбрала здоровенный кусок льда, спрятала его в коробку и потащила. Я прокляла всё на свете — тяжесть была неимоверная. Только мысль о Диньке подхлёстывала меня. Домой я доползла чуть живая, зато в коробке под дверью лежал целый айсберг, а сосед получил задание изобразить посыльного Деда Мороза.

Всё прошло как нельзя лучше. Соседа Денис не узнал — тот замотался шарфом до глаз и надел вывернутую женскую шубу с капюшоном. Мы с трудом затащили лёд в ванну, поскольку сын решил растапливать своего врага. Впервые за все эти дни Денис радовался и визжал от восторга, глядя, как Ураган тает на глазах.

Казалось бы, всё получилось. Ребёнок перестал бояться, спокойно шёл в свою комнату и оставался один. Но он по-прежнему почти ничего не ел и очень плохо спал — просыпался по сто раз за ночь. Как я ни трусила, пришлось нам заняться страхованием. Вот тут уж сценарий детально разрабатывал наш психолог, наверное, единственный человек на свете, которому я доверяла настолько, чтобы пойти на столь рискованный шаг. На всякий случай он сам приехал в тот день и наблюдал за происходящим.

Точно по инструкции муж надел сделанный накануне костюм Красного Урагана, в котором узнать его было совершенно невозможно. Пока мы с Денисом и психологом пили чай в гостиной, муж забрался в тот самый шкаф. Когда сын пошёл за чем-то в свою комнату, дверца шкафа открылась, и на ребёнка напал Красный Ураган. Мой учитель приехал не зря. Если бы он не держал меня за руку мёртвой хваткой, я бы, забыв все инструкции, кинулась спасать Дениса. Он бежал по коридору до самой гостиной в таком ужасе! Описать это невозможно. Конечно, он бежал ко мне за защитой, и я чувствовала себя предательницей. Когда я уже откровенно вырывалась, чтобы схватить сына и прекратить всё это, он вдруг замер. Его глаза приобрели осмысленное выражение. Он вдруг повернулся к Урагану лицом и загородил меня собой, раскинув руки.

— Ты не тронешь мою маму, — сказал он железным голосом. — Не подходи к ней!

Он пошёл на Урагана, который был раз в десять больше него и которого он панически боялся! Но в этот момент в нём не было ни капли страха. Раскрасневшись, он бил Урагана изо всех сил. Тот сначала сопротивлялся, а потом обратился в бегство и, наконец, выскочил за дверь. Муж, справившись с заданием, пошёл к соседям переодеваться, а костюм разобрал по кускам и разбросал на лестнице. Ураган рассыпался.

А Денис, прогнав врага, кинулся ко мне, обнял меня и стал утешать, вытирая мне слёзы.

— Не бойся, мамочка, — говорил он. — Я никогда никому не дам тебя обидеть!

Кто бы знал, как мне было стыдно! А психолог был несказанно доволен. Он сам не ожидал от Диньки настолько чистой победы. Естественно, вскоре пришёл муж и рассказал про какие-то красные куски непонятно чего, которые валяются по всему дому. Мы все вместе вышли удостовериться, что от Урагана не осталось ничего, кроме тряпок. Денис сам собрал ошмётки врага и спустил их в мусоропровод, рассказывая попутно папе о сражении. Должна сказать, он был слишком скромен. Сначала он подробно описал, как жутко испугался, а уж потом мимоходом добавил, что не мог же он допустить, чтобы Ураган съел маму! Пришлось подраться… Эту часть происшествия в красках описали папе мы с психологом.

Потом муж говорил, что дрался Денис нешуточно, и он в какой-то момент по-настоящему испугался, конечно, не ударов его кулачков, а вполне взрослой ненависти в глазах.

С этого момента наш ребёнок стал прежним. В моей жизни не было более счастливого нового года, чем тот, освещённый золотым светом победы моего сына.

* * *

Через много лет взрослый уже Денис работал пару месяцев в экспедиции. Место было дикое, деревня далеко. Денису часто приходилось ходить в деревню за покупками берегом моря. В одном месте он постоянно испытывал беспричинный ужас и старался миновать этот кусок берега поскорее. Вскоре он натренировался, подходя к этому месту, ставить внутреннюю защиту и идти с мыслью: «Я тебя не боюсь. Я тебя знаю, вижу, но у тебя нет надо мной власти!». Потом местные рассказали, что в том месте несколько лет назад случился обвал. Целую семью — маму, папу и двух детей — завалило камнями. Их откопали, но никто не выжил. А к концу экспедиции точно на том же месте нашли убитую и расчленённую девушку. Не у каждого есть силы противостоять ЗЛУ, да и опыт такой есть не у всякого.

Когда Денис, вернувшись из экспедиции, рассказывал об этом, я тут же вспомнила «нехорошую квартиру», Красного Урагана и Динькины глаза в тот момент, когда он поворачивался к врагу лицом, чтобы защитить меня. Конечно, вся эта история пошла нам на пользу. Мы стали и умнее, и осторожнее. Но главное — мы поверили в свои силы, в то, что мы можем противостоять злу в любом, даже самом зыбком и ускользающем его воплощении.

http://1001.ru/arc/blackandwhite