* * *
Что ты ухаешь, птица ночная,
на рассвете в овраге сыром?
Бронхиальная астма тебе, бедолаге,
заменила врождённый синдром
шизанутых синиц и запойных зорянок,
в разгулявшемся хоре дневных меломанок
оглушённых собой, как сивухою.
Ночь трезва и струной на придонной коряге
Тишина выплывает в тисках каподастра.
Ты одна на правах горлового балласта
В трюме трав, в духоте молочая
Равновесие держишь в стремнине молчанья
с хрипотцой в одиночном куплете.
Сколько раз в нашей жизни, чумной и зачуханной,
на часок задержавшись в прокуренной кухонной
тесноте, по второй принимали, по третьей…
Нараспашку душа, вал витийства и сплетен,
невесомая полночь — и голос гитары,
заглушающий боли височной удары.
На окне занавеска прозрачна, цветиста.
Между веток завеса туманного ситца
Всколыхнулась. И ветер, сквозящий синкопой,
по листве прошумел. Не буди — он закопан
на Ваганьковом, дальше, чем может присниться
в темноте ненароком.
Наверху развиднелось и кончены счёты,
но в дыханьи остались провалы, длинноты…
И ничем не заполнить их, кроме мелодий
невозвратных Булата, Володи.
<20??>
|
|
http://magazines.russ.ru/ier/2008/29/na9.html