Слышен голос даже на Дунае —
До окраин, горечи полны,
Не кукушки всхлипы долетают —
Ярославны, Игоря жены́.
В первый день печального похода,
В тяготах разлуки и тревог,
Вглядываясь в сумрак небосвода
И немую даль земных дорог,
Рано утром одинокой птицей,
Руки, словно крылья, распластав,
Причитает зорям-багряницам,
Причитает с болью на устах:
«С вольным ветром по речным долинам,
В тишину недобрую полей
Полечу в тоске неодолимой
Горьким плачем верности моей.
Стонами кукушки неприметной
Проберусь туда издалека,
Где в кровавой дымке предрассветной
Засверкала грозная река.
А потом над ней, Каялой тёмной,
Промелькну, хранимая судьбой;
Не крылом коснусь волны безсонной —
Белым шёлком с нитью золотой;
Белым шёлком на моей одежде,
На её крылатых рукавах.
Безоглядно верная надежде,
Поспешу, превозмогая страх.
И, когда увижу поле брани,
Буйных трав растерзанную гладь,
Голос мой, рыдая, не устанет
Князя дорогого окликать.
Там, в поток невзгод бросаясь смело,
Одиноких дум сорву печать;
Милого израненное тело
Стану, как умею, врачевать:
Белым шёлком, смоченным водою,
Кровь на ранах мужу оботру,
И дыханье смерти роковое,
Словно призрак, сгинет на ветру…»
Разгорелась битва утром рано —
На Дону мечи обнажены.
А в Путивле плачет Ярославна,
Причитает с крепостной стены:
«Ветер, ветер! Что ты поневоле
Налетаешь, преграждая путь?
К дальним грозам отметая горе,
Ласково ладьи качая в море,
Мало в синеве свободно дуть?
Как на крыльях, мчишь под небесами,
Бьёшься против мужа моего:
Всё быстрее гонишь над полями
Тучи стрел на воинов его!
Что ты, повелитель, как в ненастье
Кружишь вихри?
И всё круче бой!
…И моя мечта о тихом счастье
В ковылях развеяна тобой…»
На второй день битвы, ранним утром,
Над Путивлем, с крепостной стены,
Голос Ярославны — просит будто:
«Днепр Славу́тич! Силою полны
Пенятся твои живые воды,
Прорезая даже камень гор,
В том краю, где волею природы
Диких трав раскинулся простор,
А земля — под властью половецкой.
Ты, всегда безстрашен и могуч,
В дальний путь с дружиной молодецкой
Уносился от высоких круч
Киева, князей великих града,
И, ладьи качая на волне,
Святослава, мужниного брата,
Вёл к вершинам славы на войне.
Увлекал вперёд над бездной мрака,
Через тьму препятствий и невзгод
До стано́вищ грозного Кобя́ка,
Хана половецкого. И вот
Вмиг волною княжеских клинков
Разметало войско степняков.
Так верни с победой, господин мой,
Мужа на сверкающей волне,
Чтобы, как и прежде, быть любимой,
Будущему радоваться мне;
Чтобы не вставала утром рано,
Не лила потоки горьких слёз;
Чтобы ты под пологом тумана
Все печали за море унёс!»
Третий день грохочет бой неравный
На степной далёкой стороне,
А в Путивле голос Ярославны
Слышен ранним утром на стене:
«Свет мой, Солнце Ясное! Ты трижды
На заре вставало над землёй;
Простирая в сумрак луч надежды
Обещало славу и покой;
Принося тепло и свет любому,
Согревало душу красотой.
А теперь сияешь по-иному —
Видно, подменённое судьбой!
Что, владыко, яркими лучами
Настигаешь храбрые полки;
Тяжкий зной колеблешь над полями,
Точно волны призрачной реки?
Жажда, посильнее вражьей сабли,
Так и ходит всюду по пятам
В тех полях, где нет воды ни капли,
Где любимый с воинами —
там
Гневом распалила степь глухую…
Русичам сжимая луки,
ты
Тетиву расслабило тугую —
Стрелам нет ни сил, ни высоты;
Русичам усталым ты всё чаще
Кожаный колчан полупустой,
Стрелы прогибая в нём, скрипящем,
Накрываешь гибельной тоской…»
Нет, не спорить людям с небесами,
Коль друг с другом справиться невмочь!
Заходило страшными волнами
Море смерти в грозовую ночь:
Паруса круша, живое раня,
Смерчем завилась ночная жуть!
Молний в небесах рвануло пламя —
Словно Бог всевидящий перстами
Игорю указывает путь
Из пучины бед — к степному долу,
И в раздолье русской стороны;
К золотому отчему престолу
Да в объятья верные жены!
Мы в Телеграм