Николай Келин

Перейти к навигацииПерейти к поиску

Этот текст ещё не прошёл вычитку. — переделать


Николай Келин
Николай Келин
Николай Андреевич Келин
* 19 октября (31 октября) 1896(1896-10-31), станица Клетская Усть-Медведицкого округа Всевеликого войска Донского
† 9 января 1970(1970-01-09) (73 года), Желива, Чехословакия


Никола́й Андре́евич Ке́лин (19 (31) октября 1896[1], станица Клетская, Усть-Медведицкий округ, Область Войска Донского — 9 января 1970, посёлок[1] Желив, Чехословакия) — поэт и прозаик русского зарубежья (первая волна эмиграции), врач, донской казак. Участник Первой мировой и Гражданской войн.

Окончив Усть-Медведицкое Реальное Училище поступает в 1913 г. в Импера­торский Лесной Институт в Санкт-Петербурге. В 1914 г. про­ходит срочные курсы в Константиновском Артиллерийском Училище и в качестве командира батареи уходит на фронт в Восточную Пруссию. После развала фронта во время революции пробирается на родной Дон, где позже принимает участие в освободительной борьбе против красных поработителей. После отступления Белой Ар­мии на Кавказ, проболев сыпным тифом, участвует в эвакуации из Новороссийска в Крым. В ноябре 1920 г. — следующая эвакуация из Керчи в Константинополь и дальше на Лемнос.

Позже, проработав некоторое время чернорабочим в Константинополе, получает с группой русских студен­тов-бе лоармейцев государственную стипендию от чехо­словацкого правительства. После окончания медицин­ского факультета Карлова Университета в Праге стано­вится сельским врачом в селе Желив в юговосточной Чехии. Всю свою жизнь в эмиграции тосковал по родному Дону, по России, что так ярко отражено в его творчест­ве. Настоящий сборник стихов впервые издан в Праге в 1987 и в 1939 годах Литературной Казачьей Семьей. II Н. А. Келин скончался 9 января 1970 г. в Желиве.

Николай Андреевич Келин родился 28 ноября 1896 года в зажиточной казачьей семье, в станице Клетской Усть-Медведицкого округа Всевеликого войска Донского. Главой семьи, оказавшей очень большое влияние на жизненные взгляды Николая и его сестер, был дед по матери, Иосиф Федорович Кузнецов, 1856 года рождения. Суровый прадед, Федор Иванович Кузнецов, узнав, что маленький Иосиф сам научился писать и читать, выгнал его из дома со словами: «Ишь, сукин сын, больше батяни захотел знать!» — и отправил любознательного отрока в подпаски. Дед Николая Келина недолго пас табун в степи. Возвращаясь с Кавказа в Петербург, его увидел донской генерал Иловайский. Шустрый мальчик ему понравился, и он увез его с собой. Бежали годы, и подросший Иосиф после участия в боях под Плевной и Шипкой в русско-турецкой войне вернулся на родной Дон и осел в станице Клетской. Женился на черноглазой красавице Евфимии, у них родилась такая же черноглазая красавица дочь, которую за восточную красоту прозвали турчанкой. Когда ей исполнилось 16 лет, то Иосиф Федорович решил подобрать в дом хорошего зятя, который заменил бы сына. Выбрал Андрея Келина, из государственных крестьян, из села Нижний Белый Омут. Андрея после свадьбы на станичном сходе приняли в казаки. У них родились три дочери и сын Николай. Дед Иосиф Федорович, который первым в роду сам научился грамоте, очень уважал образование. Николай запомнил его слова: «Смотри, Колюшка, наука —это все. Перед человеком, который университет окончил, нужно стоять, держа руки по швам. Сидеть невежливо. Я вот мечтаю из тебя человека сделать.Ты первый в наших родах будешь, кто в университет пойдет. В Швейцарию пошлю.

Есть там два города — в одном по-французски учат, а во втором по-немецки» (Иосиф Федорович имел в виду Цюрих и Лозанну). Но война 1914 года помешала исполнить эту заветную мечту старого казака. Сестры Анфиса, Екатерина и Валентина окончили медицинский факультет в Петербурге, а Николай после Брусиловской офензивы, когда России стало не хватать офицеров, покинул Императорский лесной институт и поступил в Константиновское артиллерийское училище. Его сокурсниками были только три кадета. Все остальные были студенты, инженеры, судьи, которые по зову родины хотели пойти на фронт. В январе 1917-го Николая направили во вторую батарею четвертой запасной артиллерийской бригады в Саратов. В феврале он получил приказ явиться в Государственный банк на Константиновской улице, в распоряжение полковника генерального штаба. Там он принял команду над охраной при транспорте части золотого запаса государства Российского. Золото грузили в вагоны для отправки в Сибирь. Спустя много лет он услышал от премьер-министра правительства Чехословакии, что русские студенты в Праге учатся на проценты от этого клада, вывезенного чешскими легионерами из России. Через несколько дней началась революция. Дисциплина в армии пошатнулась, начались самосуды. В Саратове формировался 3-й Особый отдельный артиллерийский дивизион, предназначавшийся к отправке во Францию. Но революция изменила все планы, и дивизион отправили в 12-ю армию Северного фронта, самого лютого из всех фронтов Первой мировой войны. Там Николай Андреевич стал командиром внештатной батареи, состоявшей из шести трофейных трехдюймовых японских пушек Арисака. Штат батареи сотоял из 150 человек. После октябрьского переворота были упразднены офицерские чины, и на всех командных постах были произведены выборы. Николая Андреевича выбрали командиром батареи. Соседним пехотным полкам это очень не нравилось, и они требовали немедленно снять золотопогонника, обещая взять новоизбранного командира «на штыки». Батарейцы ответили обещанием встретить пехотинцев картечью. Фронт разваливался, и после гениально простого обещания большевиков раздать землю немедленно всем, кто вернется домой, фронт опустел. В январе 1918-го батарейцы уговорили Николая Андреевича поехать домой, на Дон, и дали ему в провожатые двух казаков-пластунов. Это решение спасло ему жизнь. Проехать пришлось через всю страну, бурлящую революционными страстями. На каждой узловой станции в поезд врывались заградотряды, состоявшие преимущественно из латышей и китайцев, искавшие переодетых офицеров. Тех, кого нашли, убивали прямо на перроне. Для такой судьбы достаточно было иметь чистые ногти и вычищенные зубы. Дон встретил Николая грустными вестями о двоюродном брате, которого большевики живым зарыли в землю, о резне в Серебряково, где комиссары с матросами и латышскими стрелками вырезали 70 казачьих офицеров — весь офицерский состав запасного казачьего полка. К весне казаки, потеряв терпение, сочли новые порядки невыносимыми и унизительными и подняли восстание. Николай болел, да и не очень хотелось участвовать в братоубийственной войне. Но тут дед со всем своим авторитетом заявил: «Артиллерийские офицеры нужны в таком деле. Не пойдешь ты — пойду я. Свободу и Дон защищать надо!». Так началась для Николая уже вторая война — гражданская. Намного страшнее Первой мировой, ужасная своей беспощадностью и тем, что воевали русские с русскими, брат против брата, сын против отца. О самом страшном, что пришлось увидеть, Николай написал стихотворение «О чем пел набат». Вот отрывок: Над Россией хрип и шумы... Над снегами медный зык, Мечет колокол безумный Окровавленный язык... Вьется по полю мятель... Все маятель... Залепила всю шинель... Носит ветер стон и звон, Вторит ветру крик ворон... Стон и звон... Крик ворон... Вот подводят их... пятьсот... Следом тащат пулемет... — Гей, собаки, станьте в ряд, Командиры говорят... — Станьте в ряд. Говорят... — Кто расстреливать привык? Над снегами слышен крик — — Кто привык?... кто? А-а-ааай, родименький, спаси! А-а-ай спаси... — Тише, сволочь, Говорят, — не проси... Дать им сотни две плетей, Чтобы были веселей... Гей!... Вот обреченных ставят в ряд... Так хмуро вдаль они глядят, — Могилой будет край сугроба. И пулеметы стали в ряд, Сейчас они заговорят О том, как призрачна свобода... Двадцать четвертого декабря 1919 года казачий корпус под командованием генерала Татаркина захватил в плен плохо подготовленную дивизию Красной Армии — около четырех тысяч человек. В условиях гражданской войны невозможно было содержать пленных. Красная кавалерия нажимала, и пленных решили расстрелять. Не мы их, так они нас... С тех пор Николай навсегда возненавидел любое оружие и старался впоследствии научить этому своих сыновей. Белая армия отступала через Кубань, на юг и дальше, через Кавказ. На перевале Индюк прошлось бросить в пропасть пушки. После короткого отдыха на берегу моря остатки Белой армии стали переправляться в Крым. Мест на кораблях на всех не хватало. С оставшимися большевики расправились быстро. По двадцать человек привязывали к рельсу и сталкивали в море. Из Крыма 2-я Донская конная дивизия продвигалась на север, сильно потеснив анархистов батьки Махно, заняла Мелитополь и разгромила знаменитую дивизию Дмитрия Жлобы. Самому Жлобе удалось бежать на тачанке. Но Красная Армия набирала силы и сильно нажимала на белых. Перекопские укрепления не удалось удержать. Наступило время эвакуации из Крыма. Мест на кораблях опять не хватало. Казаки реквизировали маленькое грузовое суденышко, предназначенное для каботажного плавания вдоль берега, и в самое штормовое время пересекли Черное море. На суденышке не было воды, в трюме был груз сахара и селедки. Пили морскую воду. Но — повезло и на этот раз, и Николай остался в живых. Из Константинополя казаков отправили на остров Лемнос в Эгейском море. Начальство не теряло надежды на «весенний поход» и пыталось сохранить дисциплину и боеспособность казаков. Но это было очень трудно. Казаки голодали. Французы отказывались дальше кормить своих союзников, русский флот продали на металлолом, а вырученных денег не хватало. Николай вместе со своими коллегами, бывшими студентами решили выбираться с острова любыми средствами. Но единственный путь вел через вступление в Иностранный легион. Студентов отправили на окраину Константинополя, но совсем забыли о них. Нужно было зарабатывать деньги на пропитание. Это тоже оказалось почти невыполнимой задачей. Работали на стройках по двенадцать часов в день, но заработанного хватало только на хлеб, чай, маслины, а изредка и на фасоль. Иногда платили меньше договорной суммы, но жаловаться было некому. Казаки стали людьми без родины и вне закона. Но везение и тут не покинуло Николая. В Константинополе, на улице Нишанташ, располагался Русский студенческий союз во главе с Русской академической группой. Тут были профессора и доценты из многих российских университетов. И они вели постоянные переговоры с правительствами многих стран мира, желая возобновить образование русской молодежи, из которой состоял, по сути, весь офицерский состав Донской и Добровольческой армий. У Николая не было никаких студенческих документов. Но он отлично сдал вступительный экзамен и был на основании рекомендации профессора Юревича включен в группы студентов, отправляющихся для продолжения образования на медицинский факультет Карлова университета в Праге. Студентов 29 октября 1921 года погрузили в товарные вагоны. В Братиславе всю группу повели обедать в общественную столовую. У этих столов с белоснежными скатертями они снова смогли почувствовать себя людьми. Здесь они узнали более подробно, как организовано их приглашение и обучение. В Праге была создана организация под названием «Русская акция». Во главе ее со стороны русских стоял профессор Алексей Степанович Ломшаков, выдающийся специалист по паровым котлам, с чешской — президент Масарик, Антонин Швегла, председатель Аграрной партии и бескорыстный друг России премьер-министр Карел Крамарж. Чешское правительство считало, что большевицский эксперимент скоро обанкротится, и России понадобятся специалисты с европейским образованием. А Чехословакии необходимо сотрудничество с демократической Россией. Молодые специалисты, получившие образование в Чехословакии, могли стать связующим звеном для двусторонне полезного сотрудничества на будущее. После положенного десятидневного карантина студентов встретила Прага. После лемносских палаток и грязных бараков Стамбула им показалось, что они попали в рай. Но самым главным была возможность учиться. Это было непросто. При незнании языка пришлось со словарем переводить учебники страницу за страницей. Да и учебники были недоступны. Приходилось занимать их на ночь у чешских коллег, а анатомический атлас срисовывать в свои тетради. Кроме того, нужно было заработать хотя бы часть денег для покупки книг. До обеда — на лекциях, после обеда — на стройке, а ночью переводили учебники. Тем не менее, экзамены сдавали только на «отлично» и большинство получили так называемый «Красный диплом», который выдавали только отличникам. Но на обратной стороне документа была пометка, что обладатель сего диплома не имеет права заниматься врачебной практикой на территории Чехословацкой Республики. Тут постаралась Врачебная Палата Чехословакии, которая побаивалась напористой конкуренции. Чешские студенты также относились к русским однокурсникам весьма прохладно, а то и с открытой враждебностью. Особенно усердствовали симпатизанты большевиков, которые называли русских студентов «сбродом и полицейскими, которые пытались задушить русскую революцию, органически не способными к умственному труду». Но русским студентам не привыкать к не совсем корректному обращению. Нужно было как—то зарабатывать на жизнь, да и не терять контакты с медициной. Часть русских врачей поехала в Африку, Южную Америку и на Балканы. Николай Келин тем временем успел жениться и хотел остаться в Чехословакии. Пришлось работать бесплатно в больнице города Градец Кралове. Спать можно было в прачечной, а кормиться остатками обедов из больничной кухни. Деньги удавалось заработать летом, когда участковые врачи уезжали в отпуск и были обязаны найти замещающего врача. Врачи из соседних участков отказывались брать на себя двойную нагрузку, и тут приходило время русских врачей. Формально они работали бесплатно, но от врача, которого они замещали, обычно получали определенный процент от суммы, выплачиваемой больничными страховочными кассами за лечение больных. Николаю Келину повезло: ему удалось во время своего заместительства вылечить несколько безнадежных больных, что за много лет не удалось местному врачу. Про это написали в газетах, и к русскому целителю выстроились громадные очереди. После этого Николая Келина пригласил в гости местный помещик, влиятельный член парламента, и предложил стать участковым врачом. Этот человек сумел добыть для Николая Келина не только разрешение работать врачом, но и гражданство Чехословацкой Республики. Опять повезло. Молодая семья переехала в провинцию и зажила безбедно до самого начала оккупации страны. Со своей будущей женой Ольгой Николай познакомился по счастливой случайности в пригородном поезде. Услышал русскую фразу, повернулся и с первого взгляда влюбился. Ольга была дочерью чешского музыканта, который юношей приехал в Петербург по приглашению чешского дирижера Мариинского театра Эдуарда Направника. Через несколько лет выиграл конкурс на место директора Киевской консерватории. Там женился на чешской учительнице математики. У них родились три сына и дочь Ольга. Один из сыновей погиб в гражданской войне, а другой прошел в составе чешских легионов через Сибирь, Владивосток и Терст в Чехию. Там он стал хлопотать о спасении остальных членов семьи. Ему это удалось, и вскоре в Прагу прибыли его родители с сестрой и братом. У них не было ни гроша, но старик в свои 68 лет сумел заработать преподаванием и на службе в новом Чешском радио достаточно средств для покупки квартиры. Когда Николай попросил руки Оли, то ему категорически отказали в связи с тем, что считают неразумной свадьбу двух бедняков, не имеющих никаких средств к существованию. Но казачье упорство взяло верх. После переезда в провинцию и обустройства врачебной практики молодые взяли к себе родителей Ольги, и те прожили спокойную старость в достатке. Николай Андреевич, тем не менее, тосковал по покинутой России. Тоска вылилась в несколько томиков стихов, изданных Пражской казачьей семьей, и собиранием русских картин, которые в большом количестве появлялись на пражских аукционах. Эти полотна привезли чешские легионеры и дипломаты. В некоторых случаях их купили у бедствующих семей художников за фунт колбасы и немного сахара. Друзья по гражданской войне, Константинополю и Лемносу рассеялись по всему миру, но не теряли связей. Переписывались, издавали книги и журналы, ездили в гости друг к другу. Но идиллическая жизнь первой Чехословацкой Республики закончилась с приходом немцев. Русских врачей после нападения Германии на Россию попробовали присоединить к Вермахту для борьбы с общим врагом, большевиками. Инициатором был председатель Союза русских врачей Иван Тимофеевич Камышанский. Но казаки Чекунов, Сеин и Келин развалили эту акцию. Опять повезло, отделались несколькими допросами в гестапо. К концу войны большинство русских врачей не захотели ждать расправы, которую им, несомненно, готовили большевики, и поехали подальше на запад. Казак, доктор Вихлянцев, отличный хирург, одетый в спортивный комбинезон, опираясь на палку, помахал врачам и больным, заполнившим все окна больницы, и попрощался словами: «Ухожу от вас с голой задницей, так же, как и пришел. А вам желаю строить большевистский рай. Но без меня!» Николай Келин готовился к новой эмиграции основательно. Но на руках был младший сын, которому еще не исполнилось трех лет. Автомобиль решили не брать, так как понимали, что его отберет первый вооруженный человек, которому надоело топать пешком. Соорудили конструкцию из двух соединенных велосипедов, на которую повесили люльку для младшего сына и немного еды. Но после долгих раздумий решили никуда не ехать, будь что будет. Николай тогда сказал: «Мне головы не сносить, но семья останется в живых». Зарыли все ценные вещи, сожгли все журналы и часть библиотеки. Часть картин развезли по надежным чешским друзьям и стали ждать. В Праге аресты начались уже 10 мая — по спискам, предоставленным чешской полицией. Ждать пришлось недолго. В конце мая явились чешские жандармы и отвезли Николая в местную комендатуру, а после снятия допросов и обещания обязательно повесить, повезли в СМЕРШ. Но опять повезло. Начальником местного подразделения СМЕРШа оказался донской казак Ковылин. Он прочитал все реквизированные книги стихов, написанные Келиным, и решил спасти земляка. Все стихи были только о Доне и России, о боли от потери родины. Келина выпустили, но спасать его приходилось еще не раз. На коллекцию картин позарился местный комендант, который уже обложил натуральной данью всех состоятельных людей в районе. За картинами, да и за остальным имуществом, этот активист явился со взводом автоматчиков и несколькими грузовиками. Николаю опять повезло: в гостях находился начальник СМЕРШа Степан Ковылин, одетый в форму капитана. Их встреча была комической, и грабитель майор Гончарук удалился под хохот водителей СМЕРШевцев. Оказалось, что форма капитана служила только для конспирации, а Ковылин имел чин генерала. После ухода СМЕРШа Николая Келина снова арестовали. На этот раз, чешская контрразведка. Помогать было некому, и Николай просидел с 6 декабря 1945 года до начала мая 1946-го. Отпустили за отсутствием улик. Оказалось, что арестовали всех сотрудников газеты «Казачий вестник», где без согласия автора в 1942 году опубликовали несколько стихотворений Николая Келина. Потом арестовали еще раз, но на этот раз разобрались быстрее. В Чехословакии в 1946 году прошли выборы, и в них победили коммунисты. К доктору Келину ходили за советом. Так же, как к священнику и учителю. Самый зажиточный крестьянин в деревне заявил, что он собирается отдать свой голос коммунистам. На вопрос почему, резонно ответил, что коммунисты обещают делить крупные поместья. «А у меня полей много, но лугов не хватает». «Луг тебе, возможно, и дадут, но поля-то отберут — в колхоз». Это очень рассмешило будущего кулака. «Такое возможно только у дураков русских. У нас такого не допустим». Началось строительство реального социализма. Когда отбирали имущество у выселяемых немцев и мадьяр, публика была восторге. Когда отбирали землю и фабрики у крупных владельцев, публика аплодировала. Когда принялись за хозяйства средней величины, чехи насторожились. Но когда началась повальная коллективизация сельского хозяйства, и принялись за всех, включая портных и сапожников, публика побледнела. Начали рождаться многочисленные анекдоты, что всегда свидетельствует о том, что чехам приходится худо. После смерти Сталина стало немного легче, и Николай Келин начал добиваться разрешения поехать на Дон, увидеть оставшихся в живых своих родных. Жива еще мать, одна сестра, а другая вернулась еле живой из лагеря. После использования всех возможностей благодарных пациентов удалось получить долгожданное разрешение. Поехали вместе с младшим сыном Алексеем. Страна поразила глубиной и масштабом перемен. Следов военных разрушений почти не видно. Но изменились и отношения между людьми. Люди смотрят хмуро и подозрительно. Иностранцы видны издалека. За Николаем Андреевичем увязалась ватага мальчишек, кричащих: «Смотрите, дедушка стиляга!» Оказалось, виновата европейская ширина брюк. На базаре путешественников арестовали за то, что снимали прилавки с мясом. Обвинили в шпионаже, но после вмешательства свыше выпустили. Грустно было смотреть, как обращаются власти с народом. Человек был бесправным винтиком, а то и просто удобрением для насаждения мировой революции. Трудно было вообразить заранее встречу матери с сыном после сорока лет разлуки. Но реальность была простой. Первые слова матери: «Где же вы так задержались? Я ведь давно вас жду с обедом...». Ни слова больше, только сухой и короткий поцелуй. Затяжная разлука рвет даже родственные, кровные связи. Мать и сын прожили совершенно разную жизнь и уже не понимают друг друга. Удивила и сестра Катя, которая вернулась из ГУЛАГа, где провела 14 лет и потеряла здоровье. Она была удивительно спокойным человеком: «Смотри, не только восстановили во всех правах, но еще и 120 рублей дали. Я за них часы купила и даже плащ...». Часы, правда, у нее сняли еще в поезде воры, которых также выпустили из лагеря. Терпелив, незлобив русский человек. После предварительного звонка отец с сыном отправились к Михаилу Александровичу Шолохову, с которым Николай Келин переписывался. В шолоховском доме казаков встретили как родных. Разговор пошел, прежде всего, о казаках, их прошлом и будущем. Выпито было немало, и Михаил Александрович пожаловался, что в среде казачьей эмиграции его ругают: «А я ведь казачий националист. За казаков даже у Сталина заступался. И с тех пор их стали пускать и в авиацию, и в технические части...». Ночь провели на рыбалке, а на другой день договорились о встрече в Праге. Приезд Шолохова в Прагу и Карловы Вары состоялся в апреле 1958-го. Удалось договориться о встрече в субботу, в семь вечера. Но посольский секретарь Клочко сумел помешать этой встрече. В 1960 году в Вешенской Шолохов сказал: «Знаете, мне сказали, что вы не пришли в назначенное время. Жаль, очень хотелось побывать в вашем Желивском курене». Прошло еще восемь лет, и наступила Пражская весна 1968-го. Приоткрылись границы. Доктора Келина пригласили в Ватикан. На торжественном приеме поблагодарили за спасение жизней и заботу о заключенных католических священниках и их лечение в тюрьме, в которую превратили Желивский монастырь. Из Рима Николай Андреевич с супругой поехали навестить всех давних друзей, с которыми много лет запрещено было даже переписываться. В Париже побывали у казачьего поэта Николая Туроверова, навестили друзей казаков в Лионе, Брюсселе, Германии. Николай Андреевич вернулся в Желив помолодевшим на двадцать лет. Но весна перешла в лето, и 21 августа по улицам и дорогам страны грохотали гусеницы советских танков. Сыновья один за другим эмигрировали в Германию. Николай Келин резко осудил этот шаг. «В Чехии мы получили новую родину. Она приютила нас, когда нам было трудно. Теперь трудно ей. А родина как мать. Ее нельзя оставлять в беде». Братья договорились, и младший сын Алексей вернулся домой, чтобы не оставить родителей на старости лет одних и беспомощных. Николай Андреевич на глазах сильно постарел, ссутулился и целыми днями молчал. Прожил недолго. 9 января 1970 года его нашли на пороге дома. Он умер от пятого инфаркта, по дороге с работы. Его желание не нарушить родовую традицию и умереть стоя сбылось.


Стихи


Ссылки

  1. ↑ 1,0 1,1 Шолоховская энциклопедия/ Колл. авторов; глав. ред. Ю. А. Дворяшин; вступ. ст. М. М. Шолохов. — М.: Издательский дом «СИНЕРГИЯ», 2013. — С. 304. — 1216 с.: ил. ISBN 978-5-94238-022-9.


Red copyright.svg В соответствии со статьёй 1281 ГК РФ произведения этого автора перейдут в общественное достояние 1 января 2041 года.
Источник — https://soulibre.ru/index.php?title=Николай_Келин&oldid=59162