Посвящается Льву Копелеву
…«Неизвестный», увенчанный славою бранной!
Удалец-молоде́ц или горе-провидец?!
И склоняют колени под гром барабанный
Перед этой загадкой Главы Правительств!
Над немыми могилами — воплем! — надгробья…
Но порою надгробья — не суть, а подобья,
Но порой вы не боль, а тщеславье храните —
Золочёные буквы на чёрном граните!..
Всё ли про то спето?
Всё ли навек — с болью?
Слышишь, труба в гетто
Мёртвых зовёт к бою!
Пой же, труба, пой же,
Пой о моей Польше,
Пой о моей маме —
Там, в выгребной яме!..
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, шпил балалайка,
Рвётся и плачет сердце моё!
А купцы приезжают в Познань,
Покупают меха́ и мыло…
Подождите, пока не поздно,
Не забудьте, как это было!
Как нас чёрным огнём косило
В той последней слепой атаке…
«Маки, маки на Монте-Кассино»,
Как мы падали в эти маки.
А на ярмарке — всё красиво,
И шуршат то рубли, то марки…
«Маки, маки на Монте-Кассино»,
Ах, как вы почернели, маки!
Но зовёт труба в рукопашный,
И приказывает — воюйте!
Пой же, пой нам о самой страшной,
Самой твёрдой в мире валюте!..
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, шпил балалайка,
Рвётся и плачет сердце моё!
Помнишь, как шёл ошалелый паяц
Перед шеренгой на Аппельплац,
Тум-балалайка, шпил балалайка,
В газовой камере — мёртвые в пляс…
А вот ещё:
В мазурочке
То шагом, то ползком
Отправились два «урочки»
В поход за «языком»!
В мазурочке, в мазурочке
Нафа́брены усы,
Затикали в подсумочке
Трофейные часы!
Мы пьём, гуляем в По́знани
Три ночи и три дня…
Ушёл он неопознанный,
Засёк патруль меня!
Ой, зори бирюзовые,
Закаты — анили́н!
Пошли мои кирзовые
На город на Берлин!
Грома гремят басовые
На линии огня,
Идут мои кирзовые,
Да только без меня!..
Там у речной излучины
Зелёная кровать,
Где спит солдат обученный,
Обстрелянный, обученный
Стрелять и убивать!
Среди пути прохожего —
Последний мой постой,
Лишь нету, как положено,
Дощечки со звездой.
Ты не печалься, мама ро́дная,
Ты спи спокойно, почивай,
Прости-прощай разведка ротная,
Товарищ Сталин, прощевай!
Ты не кручинься, мама ро́дная,
Как говорят, судьба слепа,
И может статься, что народная
Не зарастёт ко мне тропа…
А ещё:
Где бродили по зоне КаЭры[1],
Где под снегом искали гнилые коренья,
Перед этой землей — никакие Премьеры,
Подтянувши штаны, не преклонят колени!
Над сибирской тайгою, над Камой, над Обью,
Ни венков, ни знамён не положат к надгробью!
Лишь, как вечный огонь, как нетленная слава —
Штабеля́! Штабеля́! Штабеля́ лесосплава!
Позже, друзья, позже,
Кончим навек с болью,
Пой же, труба, пой же!
Пой, и зови к бою!
Медною всей плотью
Пой про мою Потьму!
Пой о моём брате —
Там, в Ледяной Пади!..
...Пой, труба, не чуди коленцами,
Пой, труба, чтобы сила крепла,
И чтоб встали мы, как в Освенциме —
Взявшись за руки среди пепла!
Ах, как зовёт эта горькая медь
Встать, чтобы драться, встать, чтобы сметь!
Тум-балалайка, шпил балалайка,
Песня, с которой шли мы на смерть!
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, шпил балалайка,
Рвётся и плачет сердце моё!