Епистимии Федоровне Степановой,
крестьянке из Краснодарского края,
потерявшей в Гражданскую
и Отечественную войны девять сыновей.
Снег метёт,
снег метёт —
завируха.
Ветер песни поёт,
иль вызванивает лёд,
иль ошибка слуха?..
Мало ли что чудится
путнику в пургу:
будто рядом улица,
кони на бегу…
Снег метёт,
снег метёт —
завируха…
А по белой степи —
белая старуха
в сумраке идёт…
А зачем да куда?..
Эх ты, горе-беда,
ох, беда да горе,
полумрак во взоре.
Были молоды глаза,
ясные, шустрые…
Стали старыми глаза,
мудрыми,
грустными.
…Почему среди степи вьюжной
старуха белая?
Что ей нужно?
Что здесь делает?
Ей сидеть бы
в тёплом доме,
возле печки
в полудрёме,
шерстяной чулок
вязать
да тихонько напевать.
Жить осталось
малость — старость!
А она, гляди,
без устали,
шагом мерит
просторы русские,
украинские
с-под Кубани —
под стены берлинские..
Неогляден,
необъятен
солдатский погост…
Где родимых
земля приютила?
Может, пять,
может, сто,
может, тысяча вёрст
от могилы
к могиле?
А старуха —
на то она
мать,
чтоб погибших сынов
навещать…
«То ль ненастно,
то ли ясно,
то ли холод,
то ли зной,
жизнь покуда
не угасла,
я, сынок, всегда с тобой…».
Еле слышно шепчут губы,
повторяют: «Я всегда…»
Руки узловаты,
грубы
от крестьянского труда.
От годов и от кручины
на щеках
легли морщины.
Ну а сердце?..
Сердце старухи:
частые стуки,
шумны́ и глу́хи.
Страшными ударами
нещадно битое,
кровью и слезами
мыто-перемытое…
Под кофтою гру́ди
выдул суховей.
А вскормили эти гру́ди
девять сыновей.
Были гру́ди мо́лоды,
полные соко́в,
и вскормили
молодцев —
к соколу́ соко́л!
От Александра, старшего,
до Саши, меньшо́го,
спрашивай не спрашивай,
не найдёшь такого:
ладные да сильные,
брат похож
на брата.
Всех их
покосили
войны проклятые.
…Необъятен,
неогляден
солдатский погост.
Где родимых
земля приютила?
Может, пять,
может, сто,
может, тысяча верст
от могилы
к могиле…
А старуха,
на то она мать,
чтоб родимых сынов
навещать…
Снег метёт,
снег метёт —
завируха…
А по белой степи
белая старуха
идёт,
идёт,
идёт…
Мы в Телеграм