Этот текст ещё не прошёл вычитку.
* * *
Когда бы я не лез на рожон,
лишь перышком вооружён,
Меня не бесил бы любой пижон
и я не менял бы жён.
А век бы прожил с одной каргой
и не сбежал к другой.
Везунчик будь я, или изгой,
экспат с казённой ногой.
Вся жизнь была бы, что твой щербет.
И до преклонных лет,
Как раб, не гнул бы я свой хребет
за горсть ничтожных монет.
Я рыл окопы, носил кирзу
в промозглой глуши Карпат;
И чьи-то кости белели внизу,
как знак: «Берегись, солдат!»
Но я берёгся не очень чтоб,
впотьмах не включал огня.
И некто чёрный мне целил в лоб,
но он убил не меня.
Во мне меня убивали не раз;
с Карпат я махнул на Кавказ
под треск пулемётных трасс,
И я остался без глаз.
Те, кто, гнобя меня, не убил:
Москва, Волгоград, Сибирь
Взирали желчно, как я, дебил,
Лишался последних сил.
В Чите меня повязали менты,
а в Кемерове — кранты:
Я еле ноги унёс в Москву,
и, хоть слепой, но живу.
И днём и ночью бурлит Москва:
на дело спешит братва,
Уткнувшись в гаджеты прёт плотва…
Всё это мне — трын-трава.
Когда случился XX съезд,
на волю вышли зека́,
Меня потряс тяжелейший стресс
от этого сквозняка.
Совдеп почил, но осталась боль
за всех, кого век убил,
И я, осколок его слепой,
живу из последних сил.
<20??>
|
|