За церква́ми, садами, театрами,
За кустами в холодных дворах,
В темноте за дверями парадными,
За бездомными в этих дворах.
За пустыми ночными кварталами,
За дворцами над светлой Невой,
За подъездами их, за подвалами,
За шумящей над ними листвой.
За бульварами с тусклыми урнами,
За балконами, полными сна,
За кирпичными красными тюрьмами,
Где больных будоражит весна,
За вокзальными страшными люстрами,
Что толкаются, тени гоня,
За тремя запоздалыми чувствами
Вы живёте теперь от меня.
За любовью, за долгом, за мужеством,
Или больше — за Вашим лицом,
За рекой, осенённой замужеством,
За таким одиноким пловцом.
За своим Ленинградом, за дальними
Островами, в мелькнувшем раю,
За своими страданьями давними,
От меня за замка́ми семью.
Разделенье не жизнью, не временем,
Не пространством с кричащей толпой,
Разделенье не болью, не бременем,
И, хоть странно, но всё ж не судьбой.
Не пером, не бумагой, не голосом —
Разделенье печалью... К тому ж
Правдой, больше неловкой, чем горестной:
Вековой одинокостью душ.
На окраинах, там, за заборами,
За крестами у цинковых звезд,
За семью — семьюстами! — запорами
И не только за тысячу вёрст,
А за всею землёю неполотой,
За салютом её журавлей,
За Россией, как будто не политой
Ни слезами, ни кровью моей.
Там, где впрямь у дороги непройденной
На ветру моя юность дрожит,
Где-то близко холодная Родина
За финляндским вокзалом лежит,
И смотрю я в пространства окрестные,
Напряжённый до боли уже́,
Словно эти весы неизвестные
У кого-то не только в душе.
Вот иду я, парадные светятся,
За оградой кусты шелестят,
Во дворе Петропаловской крепости
Тихо белые ночи сидят.
Развевается белое облако,
Под мостами плывут корабли,
Ни гудка, ни свистка и ни окрика
До последнего края земли.
Не прошу ни любви, ни признания,
Ни волненья, рукав теребя...
Долгой жизни тебе, расстояние!
Но я снова прошу для себя
Безразличную ласковость добрую
И при встрече — всё то же житьё.
Приношу Вам любовь свою долгую,
Сознавая ненужность её.
Мы в Телеграм