* * *
Закричат и захлопочут петухи,
Загрохочут по проспекту сапоги,
Засверкает лошадиный изумруд,
В одночасье современники умрут.
Запоёт над переулком флажолет,
Захохочет над каналом пистолет,
Загремит на подоконнике стекло,
Станет в комнате особенно светло.
И помчатся, задевая за кусты,
Невидимы́е солдаты духоты
Вдоль подстриженных по-новому аллей,
Словно тени яйцевидных кораблей.
Так начнётся двадцать первый, золотой,
На тропинке, красным солнцем залито́й,
На вопросы и проклятия в ответ,
Обволакивая паром этот свет.
Но на Марсовое поле дотемна
Вы придёте одинёшенька-одна,
В синем платье, как бывало уж не раз,
Но навечно без поклонников, без нас.
Только трубочка бумажная в руке,
Лишь такси за Вами едет вдалеке,
Рядом плещется блестящая вода,
До асфальта провисают провода.
Вы поднимете прекрасное лицо —
Громкий смех, как поминальное словцо,
Звук неясный на нагревшемся мосту —
На мгновенье взбудоражит пустоту.
Я не видел, не увижу Ваших слёз,
Не услышу я шуршания колёс,
Уносящих Вас к заливу, к дерева́м,
По отечеству без памятника Вам.
В тёплой комнате, как помнится, без книг,
Без поклонников, но также не для них,
Опирая на ладонь свою висок,
Вы напишете о нас наискосок.
Вы промолвите тогда: «О, мой Господь!
Этот воздух запустевший — только плоть
Дум, оставивших признание своё,
А не новое творение Твоё!»
<июнь 1962>
|
|
http://br00.narod.ru/10660072.htm