* * *
День догорел за лесами кудрявыми,
Ветер вечерний в ракитах шумит;
Липовым цветнем, увядшими травами
Пахнет невнятно, и сердце щемит.
В кубовом небе Большая Медведица
Семь поминальных костров разожгла.
Всё потемнело — одна ещё светится
Тусклой латунью волна от весла.
Будто слеза по утраченной матери,
Искра звезды́ в обмелевшей Оке…
Вон с фонарями застыл на фарватере
Ба́кенщик сонный в худом челноке.
Вон в деревнях огоньки замаячили,
Тени метнулись по сизой горе:
Только проснулись мы, только мы начали,
Детство моё, а уж ночь на дворе!
Сумерки летние, лживое марево!
Что же вы нынче напомнили мне
Этого смуглого, этого карего
Мальчика с длинным ножом на ремне?
Что же вы нынче напомнили наново
В раннюю ночь над туманной рекой
Этого дикого мальчика странного
С жадной душой и тяжёлой рукой?
Разве затем я подслушивал иволог,
Выбрал убежищем здешний лесок,
Некогда сердце доверчиво выволок,
Словно челнок, на прибрежный песок?
Разве затем я на греблю росистую
Шёл по утрам сторожить голавлей,
Думал, что с мельницей вместе я выстою
Вечным юнцом средь лесов и полей?
Видно, теперь я напрасно аукаю,
Жду не дождусь, а уйти не могу.
Липами пахнет над спящей излукою,
Нет никого на другом берегу.
Всё расточил я, что было мне дадено.
Ночь на дворе… темнота… забытьё…
То ли увидено, то ли украдено,
То ли потеряно детство моё.
<конец 1930-х>
|
|
http://www.vekperevoda.com/books/steinberg/v40.htm
Мы в Телеграм