|
Два огня светили в темень, два мигалища.
То-то рва́лися лошадки, то-то ржали.
Провожали братца Фёдора Михалыча,
За ограду провожали каторжане…
А на нём уже не каторжный наряд,
А ему уже — свобода в ноздри яблоней,
А его уже карьерою корят:
Потерпи же, петербуржец новоявленный.
Подружиться с петрашевцем все́ не против бы,
Вот и ходим, и пытаем, и звони́м, —
Да один он между всеми, как юродивый,
Никому не хочет быть своим.
На поклон к нему приходят сановитые,
Но, поникнув перед болью-костоедкой,
Ох как бьётся — в пене рот, глаза навыкате, —
Всё отведав, бьётся Фёдор Достоевский.
Его щёки почернели от огня.
Он отступником слывёт у разночинца.
Только что ему мальчишья болтовня?
А с Россией и в земле не разлучиться.
Не сойтись огню с волной, а сердцу с разумом,
И душа не разбежится в темноте ж, —
Но проглянет из божницы Стенькой Разиным
Притворившийся смирением мятеж.
Вдруг почудится из будущего зов.
Ночь — в глаза ему, в лицо ему — метелица,
И не слышно за бураном голосов,
На какие было б можно понадеяться.
Всё осталось. Ничего не зажило́.
Вечно видит он, глаза свои расширя,
Снег, да нары, да железо… Тяжело
Достаётся Достоевскому Россия.
<1962>
|
|
http://www.stihi.ru/2004/02/01-312
http://magazines.russ.ru/sib/2013/2/ch10.html
Мы в Телеграм