(Отрывки из поэмы)
1.
Мелькали мимо перелески грустные.
Был вечер тёмен, и закат лилов.
Я ехал по дорогам Белоруссии,
Из Минска направляясь в Могилёв.
Меня везя к утраченному племени,
Водитель мой крутил усердно руль.
Стал на неделю мне машиной времени
Видавший виды старенький «жигуль».
В сомнениях — в пути не ошибусь ли я,
В раздумиях о собственной судьбе,
Я ехал по дорогам Белоруссии,
Где идиш был недавно на гербе.
Вернуть стараясь времена дошкольные,
Ища следы давно забытых слов,
Я двигался дорогою окольною,
Из Минска пробираясь в Могилёв.
Названия припоминал изустно я, —
Бобруйск, Воложин, Рыжковичи, Шклов.
Я ехал по дорогам Белоруссии,
Из Минска направляясь в Могилёв.
Мне девы улыбались светло-русые.
Шумела у обочины вода.
Я ехал по осенней Белоруссии
Дорогою из Минска в никуда.
Меж лесов, среди которых мчусь я,
Ближнею дорогой и в объезд,
Странное испытываю чувство,
Проезжая мимо этих мест.
Почему, скажите, Бога ради,
Могилёвский вспоминаю вал?
Я рождён в холодном Ленинграде.
Ну а здесь подолгу не бывал.
Обживал я города другие.
Почему — не понимаю сам,
Точит моё сердце ностальгия
По болотам этим и лесам.
Листья с веток начинают падать.
Речка непрозрачная светла.
Может, генетическая память
Эту мне любовь передала
Из былых времён. Не оттого ли
С каждою минутой мне милей
Этот вот лесок и это поле
Нищей Белоруссии моей?
Неужели я, седой, поживший,
Обогнувший Землю человек,
Из черты оседлости не вышел,
Сердцем к ней привязанный навек?
МОГИЛЁВ
Тот Могилёв, куда я нынче прибыл,
Переменился за десятки лет.
Не следует рассчитывать на прибыль
При поисках того, чего уж нет.
От Могилёва прежнего немного
Осталось, откровенно говоря,
Где дядька мой перебегал дорогу
Перед машиной батюшки-царя.
Где в синагоге пекарем весёлым
Пеклась на Пасху ломкая маца,
И мой отец ходил когда-то в школу —
Теперь ни школы нету, ни отца.
Огромный город строится и дышит,
Похожий на другие города.
Любой язык возможно здесь услышать,
Но идиш не услышишь никогда.
Гремят оркестры, к празднику готовясь,
Что наступает через пару дней.
Мне не собрать рассыпанную повесть
Семьи не сохранившейся моей.
Среди живых не отыщу я близких,
И я иду, в раздумиях о том,
Туда, где самодельных обелисков
Сереет покосившийся бетон.
ПАШКОВО
После дождика небо светлеет.
Над ветвями кричит вороньё.
Здесь лежит моя бабушка Лея
И убитые сёстры её.
Представительниц славного рода,
Что не встанет уже никогда,
В октябре сорок первого года
Их прикладами гнали сюда.
Если здесь бы мы с папой и мамой
Оказались, себе на беду,
Мы бы тоже легли в эту яму
В том запёкшемся кровью году.
Нас спасла не Всевышняя сила,
Ограничив смертельный улов, —
Просто денег у нас не хватило
Для поездки в родной Могилёв.
Понапрасну кукушка на ветке
Мои годы считает вдали.
В эту яму ушли мои предки
И с собой мою жизнь унесли.
Разделить своё горе мне не с кем, —
Обезлюдел отеческий край.
Этот город не станет еврейским:
Юденфрай, юденфрай, юденфрай.
Будет долгой зима по приметам.
Шлях пустынный пылит в стороне.
Я последний, кто помнит об этом,
В этой Богом забытой стране,
Где природа добрее, чем люди,
И шумит, заглушая слова,
В ветровом нескончаемом гуде
На окрестных берёзах листва.
Жизнь как лето коротка,
Видишь?
Я не знаю языка
Идиш,
Достоянья моего
Предка,
Да и слышал я его
Редко.
Не учил его азы, —
Грустно.
Мой единственный язык —
Русский,
Но, состарившись, я как
Скрою
Разобщенье языка
С кровью?
Мой отец перед войной
С мамой
Говорил на нём порой,
Мало,
Чтобы я их разговор
Не понял.
Это всё я до сих пор
Помню.
Я не знаю языка,
Значит,
Не на нём моя строка
Плачет.
Не на нём моя звенит
Песня,
И какой же я а ид,
Если
Позабыл я своего
Деда,
Словно нет мне до него
Дела?
Вдаль уносится река,
Жарко.
Я не знаю языка —
Жалко.
ШКЛОВ
Поляны, луга, перелески.
От осени первая весть.
Заброшенных кладбищ еврейских
В земле белорусской не счесть.
Не высятся здесь обелиски.
От сгинувших нет и следа.
Из бывших знакомых и близких
Никто не приходит сюда.
Уносит нас быстрая речка
От лет позабывшихся тех,
Когда в опустевших местечках
Их песни звенели и смех.
В земле растворённые лица
Уже не вернутся назад.
И длится безсрочно, и длится
Усопших последний шаба́т.
Над общим узилищем тесным,
Что дало им братский приют,
На идише тихие песни
Окрестные ветры поют.
ВИШНЁВО
Здесь безсильно сказанное слово.
Позабыть убитых не веля,
На еврейском кладбище в Вишнёво
Чёрная шевелится земля.
Коршун в небе сумеречном реет.
С ветки лист слетает за листом.
Здесь убита тысяча евреев, —
Сто сначала, девятьсот потом.
Для чего подсчёт нам этот нужен
Из далёких проклятых времён?
В городах иных бывало хуже, —
По стране погиб их миллион.
Не хочу я говорить в итоге,
С чьей подачи и по чьей вине
В Ракове сожгли их в синагоге,
В Витебске топили их в Двине.
Мне не надо чёрной этой краски.
Я об этом помнить не хочу.
«Дядя, ты песок мне сыплешь в глазки», —
Девочка сказала палачу.
Я об этом часто вспоминаю,
И опять мне ночью — не до сна.
Говорят, пришла пора иная,
Новые настали времена.
Но упорно думаю я снова,
Глядя на осенние поля:
На еврейском кладбище в Вишнёво
До сих пор шевелится земля.
МИНСК
Л. Левину
Сон неотвязный терзает меня постоянно.
Нету с ним сладу в последнее время, хоть плачь.
Дети и женщины сходят в расстрельную яму.
Самым последним спускается в яму скрипач.
Короток путь их, ступени смертельные круты.
К скрипке прижавшись худым угловатым плечом,
Будет играть он до самой последней минуты,
Прежде, чем пуля его остановит смычок.
В дальних пределах я жизнь свою прожил иначе,
Стоя на сцене, по трапу сходя на причал.
Путь этот горький и мною давно уже начат, —
Просто вначале я этого не замечал.
Но по ночам, отрывая раздумья упрямо
От неудач моих мелочных или удач,
Будет мне сниться бездонная минская яма.
Будет мне сниться в неё уходящий скрипач.
Лишь перед смертью родство своё кровное ценим.
Живший годами от предков своих вдалеке,
Следом за ним я спускаюсь по тем же ступеням,
Хрупкую скрипку сжимая в горячей руке.
Поздно сейчас после драки махать кулаками.
В местную землю впиталась еврейская кровь.
Предки мои эту землю любили веками,
Да без взаимности, видимо, эта любовь.
В близкое море текут равнодушные реки.
Крик журавлиный — подобье скрипичной игры.
Эту страну мы теперь покидаем навеки, —
Будьте здоровы, мои дорогие сябры.
Срок мой кончается. Год истекает за годом.
Вместе с другими, из края озёр и болот,
Я ухожу за моим безприютным народом,
Грустною песней его завершая исход.
Мы в Телеграм