В матершинном субботнем загуле шалманчика
Обезьянка спала́ на плече у шарманщика,
А когда просыпалась, глаза её жуткие
Выражали почти человечью отчаянность,
А шарманка дудела про сопки манчжурские,
А Тамарка-буфетчица очень печалилась…
— «Спит гаолян,
Сопки покрыты мглой…»
Были и у Томки трали-вали,
И не Томкой — Томочкою звали,
Целовались с миленьким в осоке,
И не пивом пахло, а апрелем,
Может быть, и впрямь на той высотке
Сгинул он, порубан и пострелян?!
— «Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой…»
А последний шарманщик — обломок империи,
Всё пылил перед Томкой павлиньими перьями,
Он выламывал, шкура, замашки буржуйские —
То, мол, тёплое пиво, то мясо прохладное,
А шарманка дудела про сопки манчжурские,
И спала́ на плече обезьянка прокатная…
— «Тихо вокруг,
Ветер туман унёс…»
И делясь тоской, как барыша́ми,
Подпевали шлюхи с алкашами,
А шарманщик ел, зараза, хаши,
Алкашам подмигивал прелестно:
Дескать, деньги ваши — будут наши,
Дескать, вам приятно — мне полезно!
— «На сопках Манчжурии воины спят,
И русских не слышно слёз…»
А часов этак в десять, а может, и ранее,
Непонятный чудак появился в шалмании.
Был похож он на вдруг постаревшего мальчика.
За рассказ, напечатанный неким журнальчиком,
Толстомордый подонок с глазами обманщика
Объявил чудака — всенародно — обманщиком!
— «Пусть гаолян
Нам навевает сны…»
Сел чудак за стол и вжался в угол,
И легонько пальцами постукал,
И сказал, что отдохнёт немного,
Помолчав, добавил напряжённо, —
«Если есть боржом, то ради Бога,
Дайте мне бутылочку боржома…»
— «Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны…»
Обезьянка проснулась, тихонько зацокала,
Загляделась на гостя, присевшего около,
А Тамарка-буфетчица — сука рублёвая,
Покачала смущённо причёскою пегою,
И сказала: «Пардон, но у нас не столовая,
Только вы обождите, я на́ угол сбегаю…»
— «Спит гаолян,
Сопки покрыты мглой…»
А чудак глядел на обезьянку,
Пальцами выстукивал морзянку,
Словно бы он звал её на помощь,
Удивляясь своему бездомью,
Словно бы он спрашивал: «Запомнишь?»
И она кивала: «Да, запомню».
— «Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой…»
Отодвинул шарманщик шарманку ботинкою,
Прибежала Тамарка с боржомной бутылкой —
И сама налила чудаку полстаканчика,
(Не знавали в шалмане подобные почести),
А Тамарка, в упор поглядев на шарманщика,
Приказала: «Играй, — человек в одиночестве».
— «Тихо вокруг,
Ветер туман унёс…»
Замолчали шлюхи с алкашами,
Только мухи крыльями шуршали…
Стало почему-то очень тихо,
Наступила странная минута —
Непонятное, чужое ли́хо —
Стало общим лихом почему-то!
— На сопках Манчжурии воины спят,
И русских не слышно слёз…»
Не взрывалось молчаньем, ни матом, ни брёхами,
Обезьянка сипела спалёнными бронхами,
И шарманщик, забыв трепотню свою барскую,
Сам назначил себе — мол, играй, да помалкивай, —
И почти что неслышно сказав: «Благодарствую!» —
Наклонился чудак над рукою Тамаркиной…
— «Пусть гаолян
Нам навевает сны…»
И ушёл чудак, не взявши сдачи,
Все́м в шалмане пожелал удачи…
Вот какая странная эпоха:
Не горим в огне — и тонем в луже!
Обезьянке было очень плохо,
Человеку было много хуже!
— «Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны…»