Всё чаще встречаю на улицах (обознаю́сь)
уехавших так далеко́, что возможно
о них говорить, не скрывая неловкую грусть —
как мы говорим об уме́рших: и бережно, и осторожно.
Всё чаще маячат похожие спины вдали.
А если вглядеться, то сходством обдаст, как волною.
И страх тошнотворен при виде разве́рстой земли —
своих мертвецов отпущаеши, царство иное?
И море, и суша, добычу назад возвратив,
издохшими пятнами краски заляпали глобус,
чьи все полушарья для здешнего жителя — миф
о спуске Орфея за тенью в античную пропасть.
Куда же уводишь меня, приведенье, мелькнув
в апраксинодворской, кишащей людьми галерее,
где хищницы-птицы в лицо мне нацеленный клюв
и страха разлуки и страха свиданья острее.
Маячу в толпе, замирая… А рядом орёт
и хлещет прохожих крылом аллегория власти.
Всё чаще ловлю себя, что составляю народ,
уже нереальный — ещё не рождённый… по счастью.
И падаю в шахту, пробитую в скалах, не сам
вослед за ушедшим — но центростремительной силой
толкаем узнать, каково ему, смертному, там,
у центра земли, за границей, точней, за могилой!
Мы в Телеграм