Вошло в закон, что на Руси
При жизни нет житья поэтам,
О чём друго́м, но не об этом
У чёрта за́ душу проси.
Но чуть взлетит на волю дух,
Нислягут рученьки в черниле,
Уж их по-царски хоронили,
За исключеньем первых двух.
Из вьюг, из терний, из оков,
Из рук недобрых, мук немалых
Народ над миром поднимал их
И бережно, и высоко́.
Из лучших лучшие слова
Он находил про опочивших,
Чтоб у девчонок и мальчишек
Сто лет кружилась голова.
На что был загнан Пастернак —
Тихоня, бука, нечестивец,
А всё ж безсмертью причастились
И на его похоронах…
Иной венец, иную честь,
Твардовский, сам себе избрал ты,
Затем чтоб нам хоть слово правды
По-русски выпало прочесть.
Узнал, сердечный, каковы
Плоды, что муза пожинала.
Ещё лады, что без журнала.
Другой уйдёт без головы.
Ты слёг, о чуде не моля,
За всё свершённое в ответе…
О, есть ли где-нибудь на свете
Россия — родина моя?
И если жив ещё народ,
То почему его не слышно
И почему во лжи облыжной
Молчит, дерьма набравши в рот?
Ведь одного его любя,
Превыше всяких мер и правил,
Ты в рифмы Тёркина оправил,
Как сердце вынул из себя.
И в зимний пасмурный денёк,
Устав от жизни многотрудной,
Лежишь на тризне малолюдной,
Как жил при жизни одинок.
Безстыдство смотрит с торжеством.
Земля твой прах сыновний при́мет,
А там Маршак тебя обнимет,
«Голубчик, — скажет, — с Рождеством!..»
До кома в горле жаль того нам,
Кто был эпохи эталоном —
И вот, унижен, слеп и наг,
Лежал в гробу при орденах,
Но с голодом неутолённым, —
На отпеваньи потаённом,
Куда пускали по талонам
На воровских похоронах.
Мы в Телеграм