Глава одиннадцатая
1.
Уходят дни, минуют сроки,
Друзья, но сейчас опять
Бывает пушкинские строки
Приятно нам перечитать.
И вот, как будто из тумана,
К нам сходит со страниц романа
Онегин — друг наш молодой.
Давай, читатель, мы с тобой
Пойдём туда куда Евгений
Нас вдруг незримо поведёт;
Прими, читатель, этот плод
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет,
Как некогда сказал поэт.
2.
Перед Онегиным, как прежде,
Из шума утренних забот
В суровой каменной одежде
Знакомый город предстаёт.
Идёт Евгений поражённый,
А Ленинград неугомонный
Уже приветствует его,
Младого друга своего.
Вот сад, где юностью мятежной
Бродил Онегин. Вот едва
Шумит державная Нева,
Бия волной в гранит прибрежный,
И вновь сверкает без чехла
Адмиралтейская игла.
3.
Приятен нашему герою
Былой отечественный дым.
Блистая золотой главою,
Стоит Исакий перед ним.
Вот он — тот уголок заветный,
Где снова вздыблен Всадник медный,
Где в окруженьи нянь и мам
Гуляют дети по утрам.
Где небо синего сиянье,
Где воздух радостен и чист,
И где восторженный турист
Назначит девушке свиданье —
И пишет на скале углём:
«Здесь были с Катей мы вдвоём».
4.
У друга нашего немало
Забот и неотложных дел,
Но, как положено, сначала
Идёт Онегин в Жилотдел.
О, здесь моя безсильна лира,
Здесь музы требуют Шекспира,
И я там был, и я страдал,
И я там горя похлебал.
Вот он стоит с надеждой зыбкой,
Наивный пушкинский чудак,
Его же вопрошают так,
С весьма сочувственной улыбкой:
— Где вызов ваш и где наряд,
Как вы попали в Ленинград?
5.
Затем вопрос поставлен твёрдо:
— Где проживали раньше вы?
Онегин отвечает гордо:
— Родился на брегах Невы.
— В каком прописаны вы доме?
— Описан я в четвёртом томе,
И описав меня, поэт
Не дал мне справки…
— Справки нет?!! —
Спросил уныло голос женский.
— Тогда помочь не можем вам,
Сегодня вы́ явились к нам,
А там придёт товарищ Ленский,
Приедет bell-Татиана́,
Вас много там, а я одна.
6.
Пока знакомил я, читатель,
Тебя с Онегиным моим,
Устал немного мой приятель.
Мы вновь последуем за ним.
Вот, жаждой истины влекомый,
Наш любознательный знакомый
Идёт безмолвно в Райсовет,
Чтоб получить на всё ответ.
Но там сказали, что зампреда
Не принимает никого,
То срочно вызвали его,
Что он в Горкоме до обеда,
Затем уходит в Исполком,
Затем куда-то там потом.
7.
О, вы, ответственные лица,
Куда вы мчитесь впопыхах
И почему вам не сидится
На ваших собственных местах?
С утра пришедший за ответом,
Стоит пред хладным кабинетом
Проситель бедный, но, увы,
Уже ушли куда-то вы.
И посетитель огорчённый
Опять придёт к исходу дня,
Но вновь, спокойствие храня,
Сидит начальник — кот учёный,
Забыв, что ждут его кругом;
Златая цепь на дубе том.
8.
Идёт Онегин, наблюдая,
По древним улицам своим;
Вот незнакомка молодая
Вдруг промелькнула перед ним
И, как суровых дней соратник,
На ней великолепный ватник
С оборкой нежною из лент —
Парижской моды конкурент.
На нём цветы и финтифлюшки,
Четыре складки впереди,
А на спине и на груди
Опять узоры, сборки, рюшки,
А в дополненье на весу
Несёт красавица лису.
9.
Кругом шумит, кипит работа,
А город выкрашен и нов,
И рвут поводья кони Кло́дта,
Как будто вспомнив дни боёв.
Свернул Онегин на Литейный,
И вдруг восторг благоговейный
На миг остановил его.
Мой долг сказать вам отчего.
Он не Венеры Медицейской
Увидел вдруг прекрасный взор,
Нет, на него, глядя в упор,
Девица в форме милицейской
Стоит совсем невдалеке
С волшебной палочкой в руке.
10.
И, регулируя движенье,
Глядит на пеших с высоты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.
То ручкой вдруг о ручку хлопнет,
То вдруг изящной ножкой топнет,
То, сделав плавный оборот,
Как лебедь, мимо проплывёт.
Вот с целым ворохом бумажным
Бежит студент, едва дыша,
Вот по бульвару не спеша,
Идёт стекольщик с видом важным,
Как будто он уже давно
В Европу застеклил окно.
11.
Пока меня унёс куда-то
Мой легкомысленный Пегас,
Онегин бродит. Бледноватый,
Туманный день уже погас,
А у бедняги в Ленинграде
Нет ни его друзей, ни дяди,
Семейство Лариных, Трике́
Ещё в Ташкенте, вдалеке.
Из всех он здесь один остался;
Уже вечерняя пора,
А выйдя и́з дому с утра,
Наш бедный друг проголодался.
Но что же делать, если он
Ещё нигде не «прикреплён».
12.
В трамвай садится наш Евгений.
О, бедный милый человек!
Не знал таких передвижений
Его непросвещённый век.
Судьба Евгения хранила,
Ему лишь ногу отдавило,
И только раз, толкнув в живот,
Ему сказали: «Идиот!»
Он, вспомнив древние порядки,
Решил дуэлью кончить спор,
Полез в карман… Но кто-то спёр
Уже давно его перчатки,
За неименьем таковых
Смолчал Онегин и притих.
13.
Он из трамвая вышел сразу
И только тихо про себя
Сказал излюбленную фразу:
«Когда же черт возьмёт тебя».
И, полон разных треволнений,
Спешит голодный наш Евгений
Туда, где есть любой товар,
Короче — едет на базар.
А там… О милый старый Гоголь,
Где мне таланта столько взять:
Всё это сразу описать
Для моего пера — не много ль?
Благослови меня, Парнас,
Но я берусь за сей рассказ.
14.
Лишь небо станет розоватым,
Шумят молочные ряды
(Хотя не столько молока там,
Сколь са́мой будничной воды).
Там целый мир сыров душистых,
Тушёнки в банках золотистых.
Там рыбы с дымной чешуёй
Блестят балтийскою волной.
А утки чуть ещё трепещут,
Купаясь в собственном жиру,
На зависть моему перу
Их золотые перья блещут,
А в глубине идёт подряд
Кабаньих туш кровавый ряд.
15.
Шумит, гремит колхозный рынок,
Душе приятна суета
И цен смертельный поединок,
И нравов наших простота.
Но вот нарушив строй весёлый,
Походкой медленной, тяжёлой,
Душой подлец, одеждой франт,
Идёт по рынку спекулянт.
Вот перед нами пантомима —
Украли чей-то чемодан,
А чуть подальше хулиган
Кого-то молча бьёт… А мимо,
Явив спокойствия пример,
Проходит милиционер.
16.
Но, право, хватит отступлений,
Сюжет продолжить нам пора.
Итак, мы знаем, что Евгений
Сегодня с са́мого утра
Идёт по улицам, скучая,
Знакомых старых не встречая,
Но вскоре, позабыв свой сплин,
Он входит в хлебный магазин.
Весьма упитанная дама
Ему насущный хлеб даёт,
Но, как всегда, недодаёт
Примерно четверть килограмма.
И честь торговую поправ,
Её благословляет зав.
17.
Онегин дальше путь направил
И думал, выйдя за порог:
«Мой дядя самых честных правил,
Он тут работать бы не смог»…
Как часто, с жадностью внимая
Красивым клятвам краснобая,
Мы знаем, что в душе он плут,
Что ждут его тюрьма иль суд,
Что он ворует, окаянный,
И ловко сам уходит в тень…
Нет, верю я — настанет день
Благословенный и желанный,
Когда в кругу своём родном
Мы лишь с улыбкой помянём.
18.
Всех тех, кто нам мешал когда-то
Нечистой совестью своей,
Кто нас любил любовью «блата»,
А может быть, ещё нежней.
Читатель, я пишу ретиво
И ты, конечно, справедливо
Задашь и мне вопрос о том,
Как сам боролся я со злом.
Иль я, собрав и гнев и волю,
Об этом жаловался в суд,
Иль, приложив упорный труд,
Писал Советскому контролю.
Иль, как писатель не зевал
И письма в прессу посылал.
19.
Я им пишу, — чего же боле,
Что я могу ещё сказать,
А плуты многие на воле,
А блат встречается опять —
И я брожу, как мой Евгений,
В суе́тном мире учреждений,
Слагаю горькие стихи,
Простите мне мои грехи.
И я уйду от жизни бурной,
И мой погаснет острый взор,
Но ты придёшь ли, прокурор,
Пролить слезу над ранней урной?
Желанный друг, сердечный друг,
Ещё работа есть вокруг.
20.
Мы все учились понемногу,
Чему-нибудь и как-нибудь,
Искали честную дорогу,
Прямой, ведущий к цели путь,
Мы избегали низкой лести.
Мы знали все, что делом чести
И делом славы стал наш труд,
Но среди нас ещё живут
Враги Закона и Указа…
……………………………
У нас позорно до сих пор
В ходу излюбленная фраза:
— Ну что ж поделаешь — война…
Хоть и закончилась она.
21.
Спешит скорее мой Евгений
Увидеть старый милый дом,
Где он в тиши уединений
Когда-то жил. О сколько в нём
Найдёт наш друг воспоминаний,
Надежд далёких, упований…
Онегин входит в кабинет
(Его уж описал поэт),
Наш друг, смущённый переменой,
Здесь ничего не узнаёт.
Какой фантазии полёт
В союзе с мыслью соверше́нной,
Какие ткани и шелка́,
Какая роспись потолка!
22.
Полы, покрытые коврами,
Картины в старом серебре
И отражённый зеркалами
Хрусталь на жёлтом янтаре.
Диваны, кресла и серванты,
Изданий древних фолианты,
Фарфор саксонский, баккара —
Утеха царского двора.
Решил взволнованный Евгений:
«Живёт здесь крупный феодал».
Приятель блудный наш не знал,
Кто был жильцом сиих владений…
Владелец этих всех хором
Товарищ Тюлькин, управдом.
23.
Идёт широкими шагами
Онегин дальше. Вот вдали
Легко вздымаясь над волнами
Идут к причалу корабли.
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных
И с ними (новый вариант)
Выходит старший лейтенант.
Уже цветут деревья скверов,
Шум у Гостиного двора,
Спешит и мчится детвора
В Дворец советских пионеров
И, как взлетевший вверх Амур,
Висит под[1] крышей штукатур.
24.
Евгений слышит голос нежный,
Когда-то волновавший кровь,
Быть может, вдруг в душе мятежной
Былая вспыхнула любовь.
Друзья, мне радостно и больно,
Моё перо дрожит невольно,
Онегин видит в вышине
Свою Татьяну на окне.
С утра в домашней спецодежде
Она ведро и кисть берёт
И красит стены, и поёт:
«Пускай погибну я, но прежде
Я дом свой выкрасить должна,
Привычка свыше нам дана».
25.
Свернув от Невского направо,
Идёт Онегин дальше. Вдруг…
— Не Юрий ли Михайлыч?..[2] Право,
Ах, Юрьев, старый милый друг!
Ещё при мне ваш дерзкий гений
Блистал в театре… — Да, Евгений.
— Вы сохранились. — Очень рад.
— Что есть в новинках? — «Маскарад».
Тут наш Онегин рассмеялся:
— Так изменилось всё кругом,
В краю советском молодом,
Но вот репертуар остался,
В театрах молодой страны
Преданья древней старины.
26.
А с современниками го́ре,
Усвоив правило одно,
Театры все сидят у моря
И ждут Погодина[3] давно.
А если он их вдруг забудет,
Тогда в театрах «Так и будет»[4],
Как было раньше на сто лет,
Когда Онегин ездил в свет,
Когда оставив скуку балов,
Иль разговоры милых дам,
В партер входил Онегин сам,
Иль с кучкой модных театралов.
Смеялся Лидин[5], их сосед,
Когда на сцене был Янет[6].
27.
Идёт наш друг, глядит на Невский…
Не здесь ли ночью у перил
Стоял когда-то Достоевский,
Не здесь ли Гоголь проходил,
Не здесь ли Бородин печальный
Для берегов отчизны дальной
Музы́ку нежную слагал,
Спеша куда-нибудь на бал?
Здесь с Пушкиным встречался Глинка,
И мчался Лермонтов младой,
Лениво шёл Крылов домой…
Но это всё уже старинка —
Известно всем, что Михалков
Намного выше, чем Крылов.
28.
Герой Советского Союза
Идёт по Невскому, спешит, —
И с одобреньем сам Кутузов
На ордена́ его глядит.
О, слава, слава Ленинграду!
Прошли мы грозную блокаду,
Сражаясь, веря, для того,
Чтоб быть достойными его.
...............................................
...............................................
...............................................
...............................................
29.
Всего, что видел мой Евгений,
Пересчитать мне недосуг,
Но в шуме уличных движений
И я с ним повстречался вдруг.
И мне — скажу вам по секрету —
Поведал друг мой повесть эту,
А я — таков уж мой удел —
Вам передать её хотел.
Лишь одного хочу. Проведав,
Что кто-то вдруг меня убил,
Что хладный мрак меня покрыл,
Вините в том пушкиноведов…
Прости меня, любезный свет,
И вы, друзья, и ты — Поэт.
Мы в Телеграм