Вечера́ на кухне. У Андрея
Дмитрича на кухне вечера́…
Хоть зима, свирепо леденея,
Вековое дело начала,
Вечера на сахаровской кухне
Продолжались посреди зимы,
И ещё надежды не потухли,
И плечом к плечу сидели мы.
Я был счастлив. Я следил глазами,
Полными восторга и любви,
Как молчал и нам внимал хозяин,
Взгляды не навязывал свои.
Лишь на лбу, себя же скрыть стараясь,
Проступали как бы невзначай
Детская застенчивая храбрость
И души высокая печаль.
Я шалел, весь распрямясь, разгорбясь,
Наконец-то встретил, наконец! —
Верной демократии прообраз,
Равенства и братства образец.
А ему — я это ясно видел —
Первенствовать вовсе невдомёк:
Никакой не идол он, не лидер
И не огнедышащий пророк.
…Но зато, как Дельвиги и Кюхли
К Пушкинской причислены поре,
Все, кто был на сахаровской кухне
Некогда, хотя бы на заре,
Все, кто в лагеря ещё не заперт,
Все, кто в ссылке, в полузаперти,
Все, кто учит мир с нью-йоркских кафедр
Или слепнет в БУРе[1] у Перми,
Как слова́ в одно стихотворенье,
Все уже навечно включены́
В названное сахаровским время,
Лучшее в истории страны.
<19??>
|
|
http://grani.ru/opinion/bonner/m.172054.html
- ↑ БУР — барак усиленного режима