Был я молод, как всё под луной.
Впрочем, что оправданья плести?
Еле выплыл на берег родной,
Да родных растерял по пути.
И беда — не по нраву мне путь:
Слишком он отличался от всех.
Да и спину никак не согнуть,
Что совсем непростительный грех.
Все́ мы, все́ мы премудры пото́м,
А пока норовим по прямой.
Все́ мы тычем на не́бо перстом,
Увязая в земле с головой.
Но, которые нам не чета,
Нас по-своему могут понять —
Кто поверит торчащим перстам,
Если наших голов не видать?
В личном деле у нас — лепота!
Не придраться, хоть очи разуй.
Благодарности сыпят с листа —
Словом, заживо нимбы рисуй!
Там и милость, глядишь обрели,
Прозябать не придётся в глуши…
Так бы души свои берегли,
Иль бумага дороже души?
Гибкоспинность у многих в чести,
Так и мерят на этот аршин.
Но вихлявой ходьбой не дойти
До сияющих Правдой вершин.
Теплохладность — погибель душе,
Я ж другого, живого искал!
Без страдания все́ мы в парше́,
И отправился к тем, кто страдал.
Был я другом воро́в и убийц.
Не судил осуждённых судьёй.
И любую из падших девиц
Называл нелукаво сестрой.
Бросьте камень в меня, господа,
Если вам уж совсем невтерпёж.
Дело право у вас, как всегда,
Но цена вашей правости — грош.
Я повсюду твердил об одном:
Наши души — поваленный сад.
И спускался на самое дно,
Чтоб оттуда взывать к Небесам.
Ах, опять же вы пра́вы сполна,
Отметая опасную дурь.
Только чу! Кто-то вто́рит со дна,
Знать, кого-то коснулась Лазурь!
Жизнь, как старая вязь, мудрена́,
Не уложишь листом на столе.
Можно падать до са́мого дна
И при этом не вязнуть в земле.
И никто Красоты не лишён,
Даже если он ходит слепым.
Вот и я не напрасно пришёл
Поделиться Лазурью с любым.
Мы в Телеграм