И сказал им следующую притчу…
От Луки 15:3
1
В саду голубом и дремучем
Как хочется жить без конца,
Когда сквозь косматые сучья
Прорвётся улыбка отца.
И вот уже воздух целебен,
И светел тропинок уют,
И свой постоянный молебен
Кузнечики в травах поют.
А мальчик смолистые чащи
С разбегу вдыхает навзрыд,
И свет, от отца исходящий,
В душе, как в лампаде, горит.
И, сердце ладонями стиснув,
Он плакать от счастья готов…
Ведь это — и ныне, и присно,
Ведь это — во веки веков.
2
Отец безудержный и щедрый
И дни и ночи напролёт
Всего себя воде и ветру,
Цветам и травам отдаёт.
А эти бабочки и пчёлы,
И этих веток вещество —
Лишь воплощенье дум весёлых
И разных вымыслов его.
Но сразу всё в себя вмещая,
Он сам не ведает орбит,
И только тень его большая
Порой по зелени скользит.
3
Одежды детские тесны и не по росту,
И мальчик мечется, неловок и угрюм.
Он мыслит путано
и чувствует не просто,
Всё — невпопад и наобум.
Любил качели он,
но скуден и нестрашен
Полёт на привязи,
который ни к чему…
Теперь каким-то шагом черепашьим
Всё это кажется ему.
4
Сказал отцу:
— Я сам себе ниспослан.
Твой светлый дом по-прежнему любя,
Я всё ж уйду.
Чтоб стать отныне взрослым,
Я отделюсь сегодня от тебя.
Быть может, я неловок и наивен,
Но я найду свой собственный
предел… —
И он ушёл. И хлынул страшный
ливень,
И до утра уняться не хотел.
5
В пространстве срезанном и плоском
Всё изменялось и текло.
Он постоял перед киоском,
Потрогал мутное стекло.
Потом опять ворвался хаос —
Косматый, спутанный, густой…
И это всё сопровождалось
Какой-то странной тошнотой.
6
Быть может, он в бою, на поединке?
И вспомнил вдруг отчётливо опять,
Как колесо на солнечной тропинке
Свою же тень стремилось перегнать.
Нет, не смотреть, не видеть и не трогать,
Задёрнуть всё завесой дождевой…
Ведь глупо же кусать себя за локоть
Или о стену биться головой.
7
Томится двор, до грязных брёвен
Ночное небо опустив.
Как запах приторный греховен,
Как ветер душный нечестив…
И возникают окна спален
И чей-то женственный балкон,
Где даже воздух катарален,
Где даже сумрак воспалён.
В душе — как в бездне, как в колодце,
Но он бежит, глотая тьму,
И каждый дом над ним смеётся
И аплодируют ему.
8
В душе набат гудит без передышки…
Кто выдумал, что воля не крепка?
Вот переходит улицу мальчишка,
А вот старик и кашель старика.
Как всё сейчас таинственно и тонко:
Ещё один невидимый толчок —
И грузовик наедет на ребёнка,
И, как свеча, погаснет старичок.
Его огонь, стремительный и спёртый,
В себе погибель вечную тая,
Скользит, как нож, у жизненной аорты
Любой судьбы, любого бытия.
И если он не победит соблазна,
И если душу одолеет грех,
То это будет дьявольски опасно —
Для старика, для мальчика, для всех.
9
Старичок ли скончается седенький,
Или кто-то погибнет ещё, —
Для природы важна арифметика:
Ей ни холодно, ни горячо.
И когда от душистого платьица
Золотую вдохнёт благодать, —
Кто-то жизнью за это поплатится,
Кто-то вдруг перестанет дышать.
10
Безумец он и неврастеник…
Опять рассвет, теряя стыд,
Пустые улицы разденет,
Изломы лестниц обнажит.
И сквозь предутренний коллодий
Ему почудится сейчас,
Что кто-то вновь с него не сводит
Своих остекленевших глаз.
11
Теперь идти и не смотреть назад…
Как все дома и окна симметричны!
Подумать только: люди спят,
— Всё, как обычно.
А тут сырой рассвет врасплох его застиг,
И страшно заглянуть в подъезды и ворота…
Быть может, правда в этот миг
Внезапно умер кто-то?
12
Одиночество. Брызги и слякоть.
Дождь кончался и хлынул опять.
Словно небо старалось не плакать,
Но себя не смогло удержать.
Словно чьи-то большие обиды
Стали ветром, туманом, дождём…
Или это отец позабытый
Вспоминает о сыне своём?
13
Труба поёт, как в похоронном марше.
И вновь рассвет…
За эту ночь он стал намного старше,
На сотни лет.
Пускай душа, в нарывах и наростах,
Почти мертва…
Всё так легко, так безконечно просто.
Всё — трын-трава.
14
Растенья сделались сухими
И затвердели, как металл,
Когда отца святое имя
Он осквернил и растоптал.
Померкли звёзды. Всё на свете
Вдруг охватил смертельный страх,
И было слышно, как в домах
Кричат испуганные дети.
15
Людей не спасают лекарства,
Свирепствует страшный недуг,
И голода чёрное царство,
Как море, бушует вокруг.
Повсюду валяются трупы.
И стыдно, и страшно ему…
В окно постучаться к кому бы,
Чтоб только не быть одному?
16
Порою взгляд почти случаен,
Почти не значит ничего.
Не так ли именно хозяин
Взглянул впервые на него?
Над тёмным флигелем кирпичным
Синела неба полоса…
Он оглядел его вторично,
И были очень симметричны
Его прозрачные глаза.
17
И он сказал: — Ты смелый малый,
Ты наплевал на долг и стыд.
Паси свиней моих, пожалуй…
Ведь твой отец поступок шалый
Тебе вовеки не простит.
И он пасёт в сырой низине
Свиней владыки своего, —
Он стал совсем сквозной и синий,
И торжествующие свиньи
С насмешкой смотрят на него.
18
Как лезвие режет
В висках и в груди,
А слёзы и скрежет
Ещё впереди.
А где-то в избытке
Готовят ему
Жестокие пытки
И вечную тьму.
Никто не озлоблен
Сильнее отца…
Мученьям и воплям
Не будет конца.
Но громы и казни
Ему не страшны:
Они безопасней
Иной тишины.
И ужас великий
Укрыться готов —
И в стоны, и в крики,
И в скрежет зубов.
Во мрак непроглядный,
А больше — куда ж?
Погибель, — и ладно.
И всё. И шабаш.
19
Ища дороги покороче,
Бредёт с прикушенной губой
И повторяет: — как же, отче,
Я появлюсь перед тобой?
К суровой он готов расплате,
Но вдруг, сквозь утренний простор,
Отец сумбурные объятья
Ему навстречу распростёр.
20
Ни упрёков, ни гнева, ни ярости.
Облака обнимаются с ним,
И отец сквозь горячие заросли
Обдаёт ликованьем своим.
Оболочка простая и грубая
Не мешает уже ничему,
И деревья шумят, как хоругвия,
Устремляясь навстречу ему.
И сверкает всё жарче, торжественней
Распахнувшейся вечности синь…
Это жизни второе пришествие,
Это праздников праздник. Аминь.
***
Почти с фантастикой гранича,
Правдоподобью вопреки, —
Живёт в веках такая притча,
Творенье древнее Луки.
Иль это, может быть, не ересь,
Что свет, незримый просто так,
Мы постигаем только через
Хулы, безпамятство и мрак?
Пускай вселенная застынет
И превратиться в пар сквозной, —
Чтоб всё спасти, о блудном сыне
Главы достаточно одной.
Мы в Телеграм