Никогда я Богу не молился
Так легко, так полно, как теперь…
Добрый день, Алёнушка-Алиса,
Прилетай за чудом в Коктебель.
Видишь? — я, от радости заплакав,
Запрокинул голову — и вот
Киммери́я, алая от маков,
В безконечность синюю плывёт.
Вся плывёт в непобедимом свете,
В негасимом полдне, — и на ней,
Как не знают ангелы и дети,
Я не помню горестей и дней.
Дал Господь согнать с души отечность,
В час любви подняться над судьбой
И не спутать ласковую Вечность
Со свирепой вольностью степной…
Как мелась волошинская грива!
Как он мной по-новому люби́м
Меж холмов заветного залива,
Что недаром назван Голубым.
Все мы здесь — кто мучились, кто пели
За глоток воды и хлеба шмат.
Боже мой, как тихо в Коктебеле, —
Только волны нежные шумят.
Всем дитя и никому не прадед,
С малой травкой весело слиян,
Здесь по-детски властвует и правит
Царь блаженных Максимилиан.
Образ Божий, творческий и добрый,
в серой блузе, с рыжей бородой,
Каждый день он с посохом и торбой
Карадагской шествует грядой…
Ах, как дышит море в час вечерний,
И душа лишь вечным дорожит, —
Государству, времени и черни
Ничего в ней не принадлежит.
И не славен я, и не усерден,
Не упорствую, и не мечусь,
И что я воистину безсмертен,
Знаю всеми органами чувств.
Это точно, это несомненно,
Это просто выношено в срок,
Как выносит водоросли пена
На шипучий в терниях песок.
До святого головокруженья
Нас порой доводят эти сны, —
Боже мой Любви и Воскрешенья,
Боже Света, Боже Тишины!
Как Тебя люблю я в Коктебеле,
Как легко дышать моей любви, —
Боже мой, таимый с колыбели, —
На земле покинутый людьми!
Но земля кончается у моря,
И на ней, ликуя и любя,
Глуби вод и выси неба вторя,
Безконечно верую в Тебя.