Мне снился гулкий колокольный звон
И виделось неведомое что-то.
Я закричал — и непонятный сон
Сменила явь холодных капель пота.
Рванулось со стены страданье рук!
Ах нет… Ах нет; нагих деревьев тени.
Ушли виденья, но остался звук,
Тяжёлый и неясный, как виденье.
Метался, бился зыбкий свет в окне,
Ударам в такт качал деревья ветер.
Перекликаясь, плакали во мне
Колокола́, которых нет на свете.
Кололась ночь, как чёрная скала,
Я зря к ушам прикладывал ладони.
Колокола́, зашлись колокола́
По Николаю Колычеву в стоне.
И впрямь по мне. Иль я схожу с ума?
Уж лучше сон, забвенье, неизвестность.
Я засыпаю. Снова ночь и тьма,
Но этой тьме во мне темно и тесно.
И понял я тогда, что обречён
Увидеть мир за гранью восприятья;
Ведь эта тьма — лишь звонаря зрачок,
А этот сон — велик и необъятен.
Так где я? Что я? Сон ли это? Бред?..
И вдруг разверзлась ночь, являя чудо:
Сквозь тьму зрачка я вижу белый свет,
В котором я ещё не скоро буду.
То гулко, то звончее, чем хрусталь,
Звучат колокола́ светло и строго…
Во мгле веков звонит, звонит звонарь
И смотрит в небеса,
И видит Бога.