В ту зиму полицаи лютовали,
Вестимо дело, зверю кровь — пустяк.
Детишек партизанских постреляли
И закидали снегом кое-как.
Под вечер — стук. Я стала на пороге,
И чуть не повалилась, отворив:
Сестричка, братик в нижнем, босоноги,
Ей пять годков, а он тянул на три.
Пробиты плечики, видать очнулись,
Из-под сугроба выползли, и вот —
Куда податься? Все́ уже́ замкнулись.
Так и добра́лись до моих воро́т.
Я глянула — кровавая дорожка
Тянулася за ними до крыльца,
Сказала старшенькой — пустила б, крошка,
Да рядом окаянный полицай.
Подите, постучитесь, я не знаю,
Куда угодно, только не сюда…
(Кровавую дорожку удлиняя,
Они пошли, не ведая куда).
Что было дальше? Горемычных взяли.
Знать, указали — разный был народ.
Их повели, и снова расстреляли.
Ты знаешь это место у болот.
Да, всяко было. А ещё однажды… —
Но говорок рассказчицы затих:
Два Ангела расстрелянные дважды
Нечаянно коснулись глаз моих.
Потёр глаза, склонился головою,
И окунулся в тот вечерний час —
Кровавый след. Идут по снегу двое,
За нас идут! Вы слышите? За нас!
Ты выжила, но счастье небольшое
С такою ношей доживать свой срок.
Два ангела явились за душою,
А ты им указала на порог!
Да что же мы! Да как же это, братцы?
Ужели не перевернулся мир?
Имеем ли мы право называться
Людьми?!
Мы те же, те же, вряд ли изменились.
Подходит время, видно по всему.
Уже стреляют — все́ опять закрылись.
Откроем ли спасенью своему?
Мы в Телеграм